 |
 |
|
|
СКАЗКИ
Любимой внучке СОДЕРЖАНИЕДень великого обмана 3
Как гору своротить 11
Белые корабли на синей воде 15
Моя тайна 23
Про зло 36
Три амбара 43
Воробышек 50
Ивашка-работник 55
Быть человеком 61
Школа приятного времяпрепровождения 115
Река Судьбы 129
ДЕНЬ ВЕЛИКОГО ОБМАНАВнекотором царстве-государстве, в общем,
в самом что ни на есть сказочном коро- левстве случилась эта история. Правда, она могла бы случиться и в любом другом королевстве – на то они и королевства, чтобы там обязательно что-нибудь случалось. Начнем свой рассказ с события, которое, на первый взгляд, не имеет никакого отношения к нашей истории, но без него все пошло бы по-другому.
Итак, в один прекрасный день король стал счастливым отцом принцессы и, естественно, захотел узнать, что ожидает ее в будущем. Король может позволить себе и такую роскошь – на то он и король. Созвали придворных звездочетов, и те, в поте лица, начали составлять гороскоп для новорожденной. И, конечно же, все там было хорошо и даже блестяще. Но все же, чтобы этот гороскоп выглядел правдивее, сообщили королю, что когда принцесса достигнет возраста шестнадцати лет на ее жизнь будет посягать иноземец, который тайком, конечно же без разрешения королевских властей, проникнет в королевство и будет ждать случая, чтобы навредить наследнице трона.
Быстроногие герольды немедля разнесли по всему королевству строжайший указ: “За укрывательство злодея – смерть, за поимку – награда”. На том все и успокоились на ближайшие шестнадцать лет. Король и его придворные, принцы, князья да бароны, жили себе припеваючи, и их верноподданный слуга – народ тянул свою лямку в поте лица и все не мог понять: куда уходит такая прорва добра – сколько ни посылай во дворец – все мало. В общем, видишь сам, читатель, что и у той и у другой стороны было столько забот, что о королевском указе вскоре все позабыли. Правда, все – да не все. По крайней мере, не забывал о нем один из героев нашей истории – обыкновенный меняла, хитрец и плут по натуре, обманщик и мошенник по призванию, который бродил из города в город и занимался своим далеко не честным ремеслом. Какая ему корысть от королевского указа, чтобы о нем помнить? Но он помнил – так, на авось, а вдруг пригодится!?
Ну, дорогой читатель, вступление, кажется, сделано. Можно начинать и наш рассказ.
В одном из небольших городков вышеозначенного королевства жил мастеровой, открытый и очень трудолюбивый народ. Может быть – это чудо, но в этот городок никогда не заглядывали обманщики, и люди настолько привыкли верить друг другу, что и в мыслях не допускали возможности обмануть кого-то или самим быть обманутыми. Не знаю, может быть они и до сих пор оставались бы такими же, не загляни однажды в этот городок уже известный вам меняла. А этот пройдоха быстро понял, что напал на золотую жилу. Покупал дешево – сбывал товар втридорога! Того обкрутит, этого вокруг пальца обведет. В долг даст – вдвойне отдавать требует. Люди городка по своей простоте и оглянуться не успели, как почти все попали в кабалу к Обманщику. В его доме появился огромный сундук, полный долговых расписок, которыми он угрожал людям и держал их в постоянном страхе и повиновении. Даже свою жену – красавицу Poзу – он заполучил, угрожая ее старой матери долговой тюрьмой.
В городке пропала радость. Люди стали угрюмыми и задерганными. Единственным утешением для них оставались вечера, когда они, по традиции, собирались на большом пустыре, рассаживались кто где и слушали песни своего Певца. Его малиновый голос ласкал и успокаивал, его песни залечивали раны и осушали слезы обид, от этих песен юноши наливались силой, а девушки становились прекрасней.
В такие вечера Обманщик не знал покоя. Он закипал лютой злобой и желчью. Он не любил людей и ненавидел тех, кого любили люди. По вечерам он терял свою власть над этими людьми, так как они были во власти своего Певца.
Ненависть Обманщика к Певцу не знала границ. Ведь мало того, что Певца боготворил народ, но его беззаветно любила Роза. И Обманщик знал о том. Но к Певцу подступиться он не мог, ибо тот был одним из немногих, кто не числился в списках его должников.
Однажды, прогуливаясь вечером с мужем мимо того места, где люди слушали Певца, Роза сорвалась с места, бросилась на шею Певца и стала целовать его при всем народе. Обманщик силой оторвал ее и увел домой. Он ничего не сказал жене, не ругал и не бил, он придумал куда более коварную месть – решил извести Певца со свету.
Коварный ум и жестокое сердце очень изобретательны в подлых делах и поэтому Обманщику не пришлось долго думать над своим планом. А может, он просто давно его вынашивал, а теперь план созрел окончательно? Не в этом суть. Главное, что подлость занесла свою руку над Певцом. Замысел Обманщика был прост, но ему нужен был помощник – человек большой физической силы. И такой человек в городке был - кузнец Скала, который одной рукой поднимал быка, а уж двумя руками мог перенести любой дом с места на место. Да как к нему подступишься, если он не числится среди должников Обманщика и относится к нему с большим презрением? Но мы уже упоминали известную истину, что коварный ум и жестокое сердце очень изобретательны в подлых делах. План созрел мгновенно.
Был у Обманщика скакун – красавец, огромных денег стоил, но затаилась в нем болезнь какая-то. Многие ветеринары лишь руками разводили, и только один, самый умудренный, дал скакуну какое-то лекарство и сказал:
– Проживет твой скакун столько, сколько ему по жеребячьему веку положено, и с виду будет так же прекрасен, но под седлом ему больше не ходить. Хоть раз на нем проскачешь – конь издохнет.
Вот этим скакуном и решил Обманщик провести кузнеца Скалу. Он знал, что кузнец, подковав лошадь, обязательно проверит свою работу, сам проскакав на ней версту, другую. Оторвал Обманщик подкову у скакуна и повел его к кузнецу.
У Скалы при виде такого красавца аж дух перехватило. Вмиг подковал и – в седло! Проскакал немного и повернул назад. Скакун шел красиво и легко, но у самой кузницы вдруг рухнул и издох.
– Ты что же натворил, негодяй? – притворно бесновался Обманщик. – Да ты хоть представляешь, сколько стоит такой конь? Тебе на такого за всю жизнь не заработать!
Кузнец будто окаменел. Он стоял над мертвым конем и до него смутно доходило, что произошло. Ведь конь только что был живым и таким резвым. Ведь он всего-то проскакал не больше версты. Да и сам кузнец ничего дурного с конем не делал. Но скакун пал под ним, и значит, ему и отвечать!
– Говори, что хочешь? – сказал кузнец. – Конь подо мной пал – выходит, моя вина.
– Ладно, – говорит Обманщик, – заплатишь не деньгами, а делом.
– Каким?
– Каким – узнаешь, когда время придет, а сейчас – пиши долговую расписку, мол, должен за коня и согласен в любое время выполнить дело, какое повелю.
Дел кузнец не боялся и даже был рад, что так просто отделался. Расписку, ничего не подозревая, написал.
– Ну! Теперь кузнец в моих руках! – злорадно ухмылялся Обманщик. – Теперь можно приступать к задуманному. – В один прекрасный день я изведу ненавистного Певца и назову этот день ДНЕМ ВЕЛИКОГО ОБМАНА.
И стал Обманщик ходить из дома в дом. Он стал требовать возврата долгов, угрожая всем тюрьмой, хотя отлично знал, что отдавать людям нечего. Они умоляли не губить их, соглашались на любые условия, но он делал вид, что неумолим. И когда очередная жертва была доведена до отчаянья, всякий раз, будто смилостивившись, говорил:
– Ладно, смилуюсь в последний раз. Могу даже и расписку долговую уничтожить, но при одном условии: если однажды в нашем городе появятся королевские стражники и будут спрашивать, указывая на знакомого тебе человека, пусть даже на меня, знаешь ли ты его, – отвечай: “Вижу впервые в жизни”. Запомнил? То-то, смотри, а не то – долговая тюрьма!
И так из дома в дом, от человека к человеку. Даже своей жене Розе строго-настрого наказывал не узнавать того, о ком будут спрашивать королевские слуги.
Приближался ДЕНЬ ВЕЛИКОГО ОБМАНА. Накануне вечером отправил Обманщик жену из дому:
– Сходи, навести мать, а заодно там и заночуешь. И помни мой наказ!
Когда жена ушла, засел Обманщик строчить донос королю: “Дорогой мой и любимый владыка! Я, Ваш верноподданный, с тревогой доношу, что в нашем городе появился чужестранец, которого никто не знает. И появился-то он в самый канун шестнадцатилетия Вашей прекрасной дочери. Очень подозрительный человек. Найти его не трудно, ибо дом, в котором он живет, стоит одиноко на опушке леса при въезде в наш городок. Спешу уведомить о чужестранце из одной только любви к Вам, о награде и не помышляя”.
Запечатал Обманщик свой донос, позвал одного из своих самых больших должников, дал ему самого лучшего коня и велел быстрее ветра мчаться во дворец и любой ценой, но сегодня же передать пакет королю. Отправив гонца, позвал к себе кузнеца Скалу:
– Ну, любезнейший, пришла пора и рассчитаться. Работа совсем пустяковая, а цена ей –скакун, которого ты погубил. Сделаешь – и сгорела твоя долговая расписка! А дело, повторяю – плевое. Мне просто захотелось немного подшутить над Певцом. Сегодня ночью, когда город уснет, ты возьмешь его дом и перетащишь на опушку леса. Только и всего. И тут же расписочку в огонь. Ступай!
Отпустил Обманщик Скалу и довольный улегся спать. Спит он, сладкие сны видит. Гонец к королю мчится. Кузнец стоит посреди дороги, думу думает:
– Чует мое сердце, что тут какой-то подвох! Не тот человек наш Певец, чтоб над ним шутки шутить! Не тот человек Обманщик, кто ради шутки долговой распиской поступится! И с каких это он пор шутником заделался? У него кроме жадности и злобы и чувств других, поди, нет.
Кузнец Скала – человек гордый. Не привык чужой воле поклоняться.
– Плевать мне на твою расписку! – решил Скала. – А уж если шутить, то я пошучу над кем следует!
Вернулся Скала к дому Обманщика, поднял этот дом и отнес его к лесу, на указанное место.
А Обманщик спит и чудится ему, что плывет он в королевских носилках прямо во дворец за большой наградой.
Тем временем прискакал гонец в столицу, передал пакет кому следует, а короли ведь быстры на расправу – стражники мигом на коней – и в наш городок. Обманщик еще и снов красивых всласть не нагляделся, а его уже волокут на площадь, куда согнали весь народ.
Главный стражник, указывая на Обманщика, спрашивает:
– Кто знает этого человека?
Все в один голос отвечают:
– Первый раз в жизни видим!
Хорошо запомнили люди наказ Обманщика. А он завопил на всю площадь:
– Да вы что? Обалдели? Забыли, кто перед вами? Всех в тюрьму упрячу!
Но народ стоит на своем. Понял Обманщик, что его дело – дрянь и завопил, и завизжал! Увидел в толпе жену и взмолился:
– Но ты-то, Роза, ведь ты – моя жена! Скажи же им об этом!
Старший стражник позвал Розу:
– Женщина, это правда?
– Что вы, господин стражник, я этого человека впервые вижу!
Схватили стражники очумелого Обманщика, бросили на круп лошади – и во дворец. А там, в подземелье, как, впрочем, и в других сказочных и не сказочных королевствах, имеются большие специалисты по вопросам пыток и дознаний. И потому очень быстро Обманщик сознался, что он чужестранец и явился в королевство прикончить принцессу.
Во дворце все с облегчением вздохнули, что теперь наследница престола в безопасности и, на радостях, король издал милостливый указ:
“Покаявшегося – не четвертовать, не колесовать, а отвезти в городок, где его нашли, и там, в присутствии всех горожан, всего-навсего, отрубить ему голову”.
Что незамедлительно и было исполнено.
На этом сказку можно было бы и закончить. Но есть еще один интересный факт. Из уст в уста передают люди слова очевидцев той казни – когда Обманщику отрубили голову, на плаху не упало ни одной капли крови, а полилась какая-то зеленовато-желтая липкая жижа. Оказалось, что в его жилах текла не кровь, а желчь.
KАK ГОРУ СВОРОТИТЬОтчего это все случилось, по какой при-
чине – до сих пор никто не знает. То ли от землетрясения, то ли еще от чего – только как-то однажды, посреди широкой полноводной реки гора выросла, да такая, что всю реку наглухо запрудила от берега и до берега. Место здесь было глухое – тайга непроходимая, на много верст в округе – ни живой души. Потому-то никто ничего и не понимал. С одной стороны горы – море разлилось, затопило поля и сады, людей с насиженных мест посрывало. Беда. А с другой стороны – река мелеть начала. Сначала людям это даже понравилось – от рыбы вода кипела, хоть руками лови, впрок запасайся. Да вскоре вода совсем ушла. Беда.
Все гадали: откуда же эта беда свалилась негаданно, нежданно. Гадай, не гадай – этим горю не поможешь. И самые отчаянные отправились на поиски причины.
Как уж они пробирались по глухим дебрям, сквозь завалы непроходимые – сказать трудно. Только вот добрался до горы Сильный. Сила в нем играла невиданная. Такому гору своротить – одна забава. Глянул на гору, обошел вокруг. Силы-то много, да вот как подступиться к эдакой махине – не знает. Сел на камень и пригорюнился.
Пришел Умный. Про все на свете знает. Глянул на гору. Как своротить ее догадался, да сил таких у него нет. Сел на камень и задумался.
Пришел Мастеровой. Руки у человека золотые, все могут смастерить. А вот разрушать не умеет – не учился. Сел на камень – тоска душу гложет.
Пришел Смелый. Вовек страха не ведал, на медведя с голыми руками ходил. Ни перед чем не отступал. А вот глянул на эту гору – и взгляд потух, понял: тут одной смелостью не возьмешь.
Пришел Веселый. Всю дорогу песни радостные пел, а тут сразу загрустил.
Пришел Грустный. Глянул – и вовсе слезами залился.
Сидят они, каждый поодиночке, думы свои невеселые думают. Уже солнышко на закат пошло, ветерком холодным потянуло. Зябко. А там и голод донимать стал.
Пришел Добрый. Оглядел гору со всех сторон, на людей сидящих глянул, ничего не сказал. По берегу моря побродил, сучьев да хворосту насобирал, рыбки наловил, костерок раздул. Кипит уха в котелке.
Потянуло на людей сладким дымком да запахом ушицы и они еще больше посникали. А Добрый всех у костра собрал, ушицей попотчевал, слова добрые каждому нашел.
Сильный встрепенулся, плечи расправил. Умный ожил – надежда затеплилась. Мастеровой руки весело потирает – они сами работы просят. У Смелого снова глаза блестят. Грустный заулыбался, а Веселый так заразительно смеется, что всем смеяться хочется. Отчего все смеются – и сами не знают, только хорошо всем. Смотрит Добрый на них и радуется – это доброта их душ коснулась, отогрела. И тогда сказал он:
– Зря вы грустили-печалились. Беда велика, да дело поправимо. В одиночку такое не своротишь. А станем мы друзьями-товарищами, да дружно навалимся, так и одолеем гору. Ложитесь-ка спать, а с зарей и за дело.
Поутру Умный все быстрехонько рассчитал, всех по местам расставил. Сильный за десятерых работает. Мастеровой всякие хитрые инструменты налаживает. Смелый за самые опасные дела берется, Грустный везде поспевает. А Веселый за работой такие веселые песни поет, что всеё у всех ладится. А как туго где – Добрый тут как тут. И советом поможет и плечо подставит.
Трудились, сил не жалея. Да усталость навалилась. Сели в кружок отдохнуть, перекусить. А Добрый такое слово для каждого находит, что усталости как не бывало.
Так и бились с горой все вместе, дружно, как один человек. И гора поддалась. А сделали они всего-то, что узкую щель через скалу прорубили. Да ведь через всю-то гору, да ведь в твердом граните!
Казалось бы, что щель?! Но устремилось в нее море всей своей силой исполинской. Гора упирается, но где там! Медленно, упрямо, море стало раздвигать гору. Сначала ручеек небольшой пробился и побежал по прежнему руслу, превращаясь в речушку. Она делалась все шире. И одолело море гору, разорвало ее пополам, в стороны раздвинуло и устремилось туда, где люди так ждали воду. Шумит река, как и прежде, до краев наполнилось высохшее русло. Снова ожило все по берегам.
А друзья собрались вместе, смотрят на дело своих рук и радуются. Но тут и грусть нахлынула – расставаться нужно. Каждому в свои края уходить.
Прощались, как братья, в гости друг друга звали. И заговорил на прощанье Умный:
– Великое дело мы совершили для людей. Сил не жалели. Да только не будь тебя, Добрый, не знаю, как бы все обернулось. Вовек нам тебя не забыть.
– Да что вы, братья дорогие! Я – как все!
– Ну, нет! – сказал Умный. – Я здесь великую истину понял: Сильного побаиваются, Умного и
Мастерового уважают, перед Смелым преклоняются, Грустного опекают, Веселого любят. А Доброго помнят. БЕЛЫЕ КОРАБЛИ НА СИНЕЙ ВОДЕЭто произошло на Востоке, в краю ска-
зок, в те далекие времена, когда там правили султаны, а по дорогам бродили целые толпы дервишей, изображавших из себя святых паломников, хотя на самом деле, в большинстве, это были шарлатаны и жулики. В столице одного из восточных государств дервиши образовали настоящую банду, которая просто измывалась над людьми. Слух об этой банде очень прогневал султана (султаны очень не любили беспорядков в своих владениях) и он послал своих верных нукеров с повелением изгнать дервишей в далекую пустыню без права возвращения назад. Дервишам ничего не оставалось, как покориться – своя голова дороже. Но ведь они не привыкли трудом добывать себе пропитание, тем более в пустыне. И тогда дервиши колдовством, обманом и угрозами увели за собой целое племя и заставили людей работать на себя. Жестока жизнь пустыни: днем нещадно палит
солнце, ночью холод пронизывает до костей. Глоток воды – величайшее благо. Добыча пищи – великое искусство и тяжкий труд. И обманутое, запуганное племя не знало ни сна, ни отдыха в своих заботах влачить нищенское существование и кормить своих мучителей. А дервиши целыми днями делали вид, что вымаливают у аллаха прощение за свои грехи. Так и текла жизнь людей, затерявшихся в пустыне, вдали от всего мира. Рождались дети, умирали старики. Однажды в племени родился мальчик, которого назвали Али. Мальчонка рос и ничем не отличался от других детей, которым дервиши упорно внушали, что кроме пустыни ничего на земле не существует. Невзирая на лишения, Али стал очень быстро расти. Сначала он обогнал в росте своих сверстников, потом сравнялся со взрослыми и все рос и рос, пока не стал касаться головой редких облачков, что иногда проплывают над пустыней. И тогда все стали замечать, что Али подолгу не отрываясь смотрит вдаль. И дервиши догадались обо всем и позвали его на свой суд.
– Ты совершил величайший грех, – сказал главный дервиш, – ты осмелился заглянуть за горизонт. Говори, что видел.
– На земле не только пустыни, – отвечал Али. – Там, за горизонтом, – леса и горы, много воды и много людей, в садах спеют прекрасные плоды, а в полях растут тучные хлеба. А самое прекрасное – это белые корабли на синей воде. Как это прекрасно! Как хочется все это увидеть вблизи! Нужно обо всем рассказать людям и идти туда, к морю, к белым кораблям.
И в ответ на эти слова дервиши начали вершить над ним свой суд.
– Он дерзнул заглянуть за горизонт, – сказал первый, – за эту дерзость он не будет видеть дальше своего носа. И превратил Али в маленького человечка, который стал ростом не больше пустынного тушканчика.
– Он хотел обо всем рассказать людям, – промолвил другой, – за это он отныне будет разговаривать с самим собой. И заточил Али в кусок прозрачной смолы.
– Он мечтал увидеть на синей воде белые корабли, – сказал третий, – что ж, он их будет видеть только во сне. И обмазал прозрачный янтарь грязью, погрузив Али в вечную темноту.
Но самый злой дервиш сказал:
– Все это слишком малая кара за его дерзость. В этой темнице он скоро умрет от тоски и одиночества. Нужно заставить его хотеть жить, чтобы муки длились вечно. А для этого я вселю в него надежду на чудо. Пусть знает, что сможет освободиться из заточения, если его найдут люди из племени, которое терпит тех, кто осмеливается заглядывать за горизонт. Но на всякий случай я помещу его подальше от людей. И отнес янтарную глыбу на вершину скалы, которая громоздилась над пустынным морским берегом. Издали эта скала очень напоминала какое-то существо. А теперь, с глыбой на вершине, это существо было бы как в головном уборе.
– Но если все же чудо свершится, – сказал главный дервиш, – и он посмеет в какой-то день рассказать о нас людям, он станет нем и неподвижен, как камень с последними лучами заходящего в этот день солнца.
– Аминь! – хором произнесли дервиши.
Много воды утекло с тех пор, многое изменилось на земле, а Али все ждал своей участи в недоступной темнице.
* * *
Старый Нептун решил перед сном подышать свежим воздухом и всплыл на поверхность моря. Сегодня он появился в незнакомом для себя месте. Казалось бы: владыка хорошо знал свои владения, да разве можно все знать в таком огромном хозяйстве? И он удивленно рассматривал незнакомый ему участок берега.
Каждая волна, каждый морской обитатель отдавали ему царские почести, и Нептун тешился в лучах своей славы, своего величия. Надышавшись свежего бриза, он уже хотел было нырнуть в свой дворец. Глянул прощально на берег и поперхнулся от негодования. Там, над берегом, нависал угрюмый утес, на вершине которого лежал большой камень, очень напоминающий головной убор. Вы уже догадались, что в этом камне был заточен Али. А Нептуну показалось, что утес намеренно не снял его перед морским владыкой, чтобы досадить ему своим неуважением.
– Сними шапку, невежа! Не видишь, кто перед тобой?!
Ну, а что утес? На то он и утес, чтоб стоять, не шевелясь, и соблюдать каменное спокойствие,
И взревел Нептун. Взбунтовал все море. Стал швырять на утес волну за волной. Да где там! Волны только разбивались на мелкие брызги о каменную грудь утеса.
Нептун бесновался, видя, что бессилен. Но разве уступит владыка в своем капризе? Пригнал Ураган, бросил ему в пасть самую огромную волну и тот обрушил ее на макушку утеса. Камень покачнулся и рухнул вниз – на берег.
А Нептун не унимался:
– Утопите эту шапку в морской пучине! – кричал он волнам. И послушные волны всю свою злобу обрушили на камень. Они ворочали его, слизывали с него вековой налет, и он становился все чище и глаже и, наконец, стал таким гладким, что вода соскальзывала с него, и даже самая сильная волна уже не могла его пошевелить.
Нептуну захотелось спать. Он успокоил себя тем, что проучил невежу и нырнул восвояси. Море улеглось, и все вокруг окунулось в блаженный покой.
* * *
Голубой рассвет с золотистыми прожилками солнечных лучей сегодня был таким торжественным, что просто грех, если не случится что-нибудь необыкновенное. Казалось, что каждая капелька воздуха напоена каким-то эликсиром, вдыхая который, начинаешь жить предчувствием, что вот-вот на тебя обрушится что-то неожиданно радостное и значительное. И от этого предчувствия появляется какая-то легкость во всем теле, какой-то прилив не ясных тебе, но приятных ощущений. В таком состоянии и пребывал старый Мастер, хотя спускаться по эдакой крутизне к морю ему было нелегко – не те годы, не та сноровка. Но страсть мастера янтарных дел приводила его сюда, на заветное место, где после шторма море оставляло на берегу свои щедрые янтарные дары. Место было действительно необыкновенным. Ведь только тут он нашел образцы для своих лучших работ, слава о которых гремела далеко.
По привычке, прежде чем начать свой нелегкий спуск, Мастер любил сверху оглядеть пологий берег, где в первых лучах солнца весело играли зайчики, отраженные от янтарных камешков. И чем этих камешков было больше, тем удачливее добыча ожидала старого мастера. Но сегодня он был в явном смущении: на берегу стояло такое сияние, что мастер уже начал сомневаться, где сегодня солнце: на небе или на берегу. Казалось, что два солнца светят навстречу друг другу. Такое он видел впервые за свою долгую-долгую жизнь. И он спешил на это сияние с непонятным ему трепетом, хотя спешить вниз по этой головокружительной крутизне было – ох, как не просто! И когда мастер подошел уже совсем близко, ему стало ясно, что сегодня его добыча просто сказочная. Даже во всех легендах, какие он знал, не упоминалось о куске янтаря таких невиданных размеров. Мастер стоял в нескольких шагах, не смея шелохнуться от удивления. Но он не подозревал, что главное чудо его ждет впереди. И когда Мастер, наконец, поборол оцепенение и, встав со стороны солнца, закрыл янтарную глыбу своей тенью, ему показалось, что сегодня с ним происходит явно что-то неладное. Тысячи кусков янтаря перебывали в руках мастера. Одни были прозрачными, как слеза, в других были капельки воздуха, в третьих – застывшие существа очень далеких времен. Но в сегодняшнем куске был самый настоящий человек. Правда, не человек, а человечек. Но все в нем было как у настоящего человека с той разницей, что ростом он был с человеческую ладонь.
По облику это был юноша в очень бедных восточных одеждах и – главное: он был живой. Зажатый в смоле, он не шевелился, но живые глаза его смотрели на Мастера с такой огромной тоской, что он даже потерял ощущение невероятности происходящего и только одно чувство овладело им: скорее вызволить юношу из заточения. Дрожащими от волнения руками он достал из своего неизменного сундучка пилочку и стал очень осторожно распиливать янтарь. Пока Мастер работал, его все время не покидало чувство, что человечек напрягает все свои силы, чтобы помочь ему изнутри. И в самом деле, хотя до конца работы было еще далеко, янтарный кусок вдруг треснул и распался на две половинки. Человечек был на свободе! Старый мастер облегченно вздохнул, отер пот со лба и немного успокоился. Но, видать, день чудес для Мастера еще не кончился – Человечек стал расти прямо на глазах. Сначала он сравнялся с Мастером, потом с утесом и в конце концов его голова коснулась проплывавшего мимо облачка.
Слишком много обрушилось сегодня на старого мастера. Это было выше его сил. Он как-то обмяк и сидел на песке весь какой-то понурый и усталый. А гигант улегся рядом с ним и заговорил:
– Спасибо тебе, добрый человек, спасибо великое. Мое сердце преисполнено такой благодарности, что все равно словами ее не выразишь. Но больше ничем я отплатить тебе не смогу. Просто не успею. Я только расскажу тебе свою историю. Но прежде, чем я доверю ее тебе, ответь мне всего на один вопрос, так как я должен убедиться, что ты из достойного племени. Скажи мне, как в твоем народе относятся к людям, которые осмелились заглянуть за горизонт?
Старый Мастер был мудрым и от природы, и от прожитых лет. Никогда не торопился с ответом. Он оглядел это огромное дитя, заглянул в его пытливые глаза и медленно заговорил:
– Мой народ, сынок, говорит на многих языках, но все люди отлично понимают друг друга. Мой народ храбрый воин и великий труженик, он щедр душой и велик сердцем. Это великий народ. Но даже этот великий народ преклоняется перед людьми, которые осмеливаются заглянуть за горизонт. Много лиха выпало нашему народу. Много испытаний пришлось на нашу долю и потому мы поняли; коль ты заглянул за горизонт, значит далеко увидел; а далеко увидел – много узнал; а чем больше узнал, тем больше нам поведаешь. Мы запомним и всем народом мудрее будем. И худо становится народу, когда некому заглянуть за горизонт.
– Дорогой мой, добрый человек! Спасибо тебе за эту весть! – радостно закричал Али. – Такому народу я смело могу доверить историю своего несчастного племени. Расскажи ее своим людям, и я верю: они спасут мое племя от ненавистных дервишей. Али бережно поднял старого мастера и поставил его на тропу, ведущую в поселок, где жил Мастер, а сам пошел по песчаной косе, которая уходила далеко в море. Он спешил насмотреться на белые корабли, плывущие по синей воде.
* * *
Путь в поселок был неблизким и старый мастер добрался туда далеко за полдень. Когда люди возвратились с работы, Мастер рассказал им о том, что с ним сегодня приключилось. Старого Мастера настолько уважали, настолько верили его слову, что никто не усомнился в тех чудесах, о которых он сейчас говорил. И всем захотелось увидеть этого необыкновенного человека, услышать из его уст историю племени, о котором рассказывал Мастер. Весь поселок пошел к морю. Уже вечерело и когда люди достигли берега, солнце погасило свои лучи в прохладной морской воде. Но почему-то вокруг было светло, как днем. Поначалу никто не понял, отчего этот свет. На берегу никакого человека не оказалось. Но зато далеко в море, на самом окончании песчаной косы стоял неизвестно откуда появившийся маяк. Он был так велик, что своей крышей упирался в самое небо. Свет его был таким ярким, что ночь не отличалась ото дня. В его лучах, которые простирались до самого горизонта, море играло сказочными красками, а белые корабли отливали серебром.
Вот один белый красавец-лайнер величаво проплыл мимо и стал удаляться. Он становился все меньше и меньше, пока совсем не растаял за горизонтом, И тогда всем людям показалось, что вослед этому кораблю маяк вздохнул, как живой человек.
МОЯ ТАЙНАДорогие мои ребята, мальчики и девочки! Признайтесь, ведь всем вам очень хочется узнать все-все про настоящего Деда Мороза? А я вот знаю. Просто мне очень повезло. Когда я был еще мальчишкой, мне обо всем рассказал сам Дед Мороз. Да, да! Самый настоящий, самый главный волшебный Дед Мороз. Вы спросите, почему я об этом никому не рассказывал? Но в то время мне, как и любому мальчику или девочке, хотелось иметь свою собственную тайну. Чтоб никому-никому… Но теперь, когда я вырос уже большим-большим, решил обо всем рассказать ребятам.
В тот год, когда это случилось, Дед Мороз был еще добрее и веселее, чем обычно, хоть он и так самый веселый и добрый дедушка на свете. Но в тот год настроение у него было особенное. Дело в том, что окончилась самая большая и страшная война. Ваши деды и прадеды насмерть бились с лютыми врагами – фашистами, которые пришли на нашу землю и землю других людей. Они отняли у детей елки, все игрушки и конфеты и запретили новогодние праздники. Дед Мороз очень сердился на них за это. Он вообще не любит тех, кто своими танками и самолетами мешает детям встречать самый замечательный праздник – Новый Год. Долго бились ваши деды и прадеды с фашистами, но все же разбили их в пух и прах. И пришла большая Победа. И все на земле очень радовались. Радовался со всеми и Дед Мороз, ведь в этом году у детей снова будут елки, и он снова придет к ним в новогоднюю ночь и принесет свои подарки.
Победа пришла весной, потом было лето, была осень. А когда настала зима – все кругом стали готовиться к Новому Году. И не беда, что не было у нас разноцветных блестящих шаров и ярких огоньков, не было ни конфет в красивых фантиках, ни оранжевых мандаринок. Но зато елок хватало на всех и их очень интересно было наряжать в украшения, которые мы мастерили сами. Ведь всегда интересней, когда что-нибудь делаешь сам, своими руками. Правда? Ну, так вот. Мы наряжали елки бумажными флажками и снежинками. На украшения годилось всёе: и кусочки ваты, и яичная скорлупа, и бумага, и акварельные краски, если они были. И хоть порой не хватало вдоволь хлеба, чтобы поесть досыта, но в каждом доме пахло хвоей и у всех было веселое новогоднее настроение.
* * *
Когда мама принесла домой елку, мы установили ее в ведро с песком и полили песок водой, отчего елочка запахла еще сильнее. Потом мы долго ее наряжали. Потом сели в сторонке – смотреть, какая она нарядная.
Смотрели, смотрели, и тут вдруг мама спросила:
– Чижик, а какого подарка ты ждешь от Деда Мороза?
Мама спросила абсолютно спокойно, так как знала, что я не попрошу ничего особенного – дети ведь очень понятливый народ. Чего просить, когда знаешь, что ничего нет. Разве что помечтать о конфетке или прянике? Я в ответ промолчал.
– Ну, что молчишь, Чижик? Ведь в этом году Дед Мороз обязательно придет!
“А вдруг и в самом деле придет?” – подумал я и сказал:
– Хочу получить письмо!
– Какое письмо? – удивленно спросила мама.
– От папы с фронта.
Лицо мамы очень погрустнело и в глазах появились слезы:
– Но ведь ты уже большой, сынок. Ты ведь хорошо знаешь, что твой папа погиб на фронте и не сможет написать тебе письмо. И фронта уже никакого нет. Война ведь кончилась.
Все это я хорошо знал. Но еще я верил, что Дедушка Мороз все может. И раз он придет, то ему нетрудно будет и письмо принести. Я ведь не прошу, чтобы он привел папу – папа погиб. Но письмо от него принести можно! И я с упрямством повторил:
– Хочу получить от папы письмо! Ты же сама сказала, что придет Дед Мороз.
– Да, но как он узнает о твоем желании? Ведь ты будешь крепко спать, а со взрослыми Дед Мороз говорить не любит.
Я почувствовал, что мама сейчас разрыдается и больше ничего не сказал. Но про себя твердо решил: дождусь Деда Мороза – ни за что не усну!
Когда мама отвлеклась каким-то делом, я насовал в подушку еловых шишек, чтобы неудобно было спать, лег в постель и притворился спящим. Потом легла и мама. Она долго ворочалась, вздыхала и, по-моему, даже тихонько плакала. Но потом уснула.
Я крепился изо всех сил. Если очень хотелось спать, я устраивал под одеялом сам с собой всякие игры и все ждал, когда по радио Куранты пробьют 12 раз. Радио тогда не выключали и это было очень кстати. Спать хотелось невероятно. Но я все-таки своего дождался.
Бом, бом, бом… И так – 12 раз. Потом – тишина. И тут я услышал легкие шаги. Сердце застучало так, что мне трудно было слушать. Но тихий скрип двери я все-таки услыхал, и в нашей комнате появился большой человек с белой бородой, в красной шубе до пят. Да что описывать! Вы бы, ребята, его сразу узнали. Это был он – самый настоящий живой Дед Мороз. Он и шагу не успел сделать по комнате, как я уже висел у него на могучей шее и крепко прижимался к нему щекой.
– Дедушка Мороз! Я знал, я верил, что ты придешь. Я все-таки дождался тебя!
Я так бурно и неожиданно налетел на него, что даже сам Дед Мороз, видать, немного растерялся. Но через минуту сердито сказал:
– А ну, пострел, мигом под одеяло! Всем детям в это время спать положено!
Но я его не отпускал:
– Ну, дедушка, ну, миленький! Расскажи мне про себя, а то все дети хотят знать о тебе все, но толком никто ничего не знает. Ну, голубчик, ну очень тебя прошу!
– Да ты понимаешь чего просишь? Ведь у меня ни минуты времени. Мне за одну ночь всех детишек обойти нужно. Вон сколько подарков в мешке!
– Ну, дедушка, – уже со слезами начал молить я, – очень тебя прошу! Ты ведь самый добрый!
Он и взаправду самый добрый. Хоть и нахмурил брови, а сам говорит:
– Ладно, полезай ко мне за пазуху. Так и быть – на ходу все расскажу.
И пока Дед Мороз ходил от дома к дому, он и рассказал мне про себя.
* * *
Давно-предавно жил на свете маленький, теплый и очень ласковый ветерок. Больше всего на свете он любил детишек. Другие ветры – кто где, а этот только возле детишек порхает. Тому волосы потреплет, тому щечку погладит, этому слезы высушит, Да и сам он был игривым, как малыш. Очень любил бегать по переходам замков, которые дети строили в песочницах. Побегает – побегает, выскочит наружу, взъерошит детишкам волосы и все кружит между ними. Так и жил при песочницах.
А в это время самые сильные, самые сердитые ветры надумали собраться вместе похороводить на макушке земли. Сейчас эту макушку мы называем Полюсом. Ну и понеслись эти ветры со всех сторон к месту сбора. Много бед они натворили на своем пути. Да только речь не об этом. Главное, что по дороге случайно налетели они на песочницу, где резвился теплый ветерок, и прихватили его с собой. Ему-то с ними вовсе и не надо, да разве устоишь против такой силищи! Так, негаданно, нежданно оказался наш теплый ветерок в этой лихой компании на Полюсе. Они буйствуют, а он, бедный – мечется меж ними и никак не может вырваться.
Нахороводились злые ветры, накуражились и стали собираться в обратную дорогу, каждый в свои места. И тут один злющий ветер говорит:
– Братцы, а не оставить ли нам в память о себе здесь, на макушке земли, какое-нибудь пугало, что бы всех стращало?
– А что? Дело! – подхватили другие ветры, – Давайте такое вылепим из снега и льда, чтоб у всякого мороз по коже, где оно появится…
– Вот так они задумали вылепить меня – злющего Деда Мороза, – продолжал свой рассказ Дед Мороз, – и начали валить в кучу снег и лед, а когда закончили работу, один ветер сказал:
– Что-то свирепости не хватает – больно он белый какой-то.
– А мы это мигом поправим, – сказал другой ветер.
Слетал он куда-то и притащил бадью малинового сока. Плеснули они мне того сока на нос, потом на щеки. Оглядели.
– Ну вот, другое дело! – гоготали ветры.
– А куда же остальной сок девать? – спросил ветер, который принес бадью.
– Да вылей все прямо на него! – сказал кто-то.
И вылили. Оттого-то и шуба, и шапка, и рукавицы у меня малиновые. Да и нос со щеками – само собой.
Понравился, видать, ветрам Дед Мороз и они еще пуще прежнего куражиться начали. Дуют изо всех сил, свистят, шипят и подвывают. Носятся, как угорелые. А теплому ветерку меж ними совсем невмоготу стало. Метался-метался, да и залетел Деду Морозу под шубу. Он ведь теплый – и протаяло у него внутри. Забрался он туда, а ветры его снаружи там и заморозили. Он притих, притаился – устал бедняга.
Собрались злые ветры в обратную дорогу и гогочут на прощание:
– Гляди, пугало морозное, стращай да морозь всех почем зря! Злее злющего будь, никого не жалей!
И разлетелись кто куда. Остался Дед Мороз один на макушке земли. Пытается злиться, как ветрами задумано, а злости что-то нет. И оказалось все оттого, что теплый ветерок отдохнул, успокоился и стал играть внутри Деда Мороза. Резвился-резвился, и чувствует Дед Мороз, как забилось в нем настоящее теплое сердце и стал он весь отогреваться. Ожил. А когда теплый ветерок из губ его наружу вырвался – он и задышал. И стал Дедом Морозом, какого ты сейчас и видишь. А сам ветерок упорхал куда-то, наверное, к своим детишкам. Но осталась от него во мне вечная любовь, да ласка к детям.
– Дедушка Мороз, – спросил я, – но раз ты так любишь детей, почему же приходишь только ночью, когда дети все спят, и всего только один раз в году? Ведь мы тебя очень любим и хотим с тобой поиграть!
– Не могу, малыш, не могу! Весь секрет в моих волшебных валенках.
– А при чем здесь валенки? – спросил я.
– Сейчас узнаешь. Когда ветры меня лепили, так шубу сделали до самой земли и не заметили, что в валенки меня не обули. А когда я ожил, то оказалось, что стою босиком на снегу. Мне, правда, вовсе и не холодно. Да босиком далеко не уйдешь! Сел я в сугроб и задумался. Чую – тянет меня к детишкам немилосердно. Так их всех бы сразу обнял, приласкал бы, поиграл бы с ними. Да! Оставил во мне теплый ветерок эту вечную тягу к детям! Босиком бы к ним пошел, да разве ж по таким сугробам просто так далеко уйдешь? В общем, сижу и думаю. Думал-думал – и ничего не придумал. Взбил постель из снега и спать улегся. Сколько уж проспал – я и не знаю. Но когда проснулся, слышу – звуки какие-то слух ласкают – не то колокольчики звенят, не то песенка какая-то льется. Огляделся я внимательно и вижу: копошатся вокруг меня малюсенькие человечки, и будто свет от каждого исходит. Я сразу понял, что это снежные гномики и очень обрадовался – они ведь волшебники!
– Братцы мои милые, – говорю я, – выручайте! К детишкам мне добраться надо, а вот как – не знаю!
– Мы доброму делу всегда помочь рады, – сказал гномик – видать, самый старший, – что-нибудь придумаем.
Совещались гномики, совещались, и старший говорит:
– А сработаем мы тебе волшебные валенки. В них за одну ночь всю землю обойти можно будет. Но ты уж потерпи, Дед Мороз, делать долго будем – мы ведь маленькие, а ты вон какой огромный!
– Да сколько же вы те валенки срабатывать будете? – спросил я.
– Ровно год.
– Братцы мои милые, да за год я тоской изойду, сидя на одном месте.
– А ты не сиди. Построй дом, наготовь детишкам подарков, чтобы на всех хватило. Кто ж к детям без подарков ходит? А как все дела закончишь – к тому времени и мы готовы будем.
И принялись все мы за дело: я строю дом из ледяных глыб, а гномики откуда-то ворсинки какие-то таскают, каждая тоньше человеческого волоса, и из тех ворсинок валенки мне мастерят.
Так и прошел год. Все было готово.
– Вот тебе наша работа, – сказал старший гномик, – в этих волшебных валенках за одну ночь можно всю землю обойти, так что носи на здоровье! Износишь – мы тебе новые сработаем. Иди с миром к своим детишкам.
Казалось, все хорошо, все ладно. Валенки в самый раз – удобные, теплые. Подарков полный мешок. А вот куда идти – я ведь не знаю. И тут вроде кто мысли мои тревожные подслушал:
– Я знаю!
Гляжу, стоит передо мной розовощекий малыш, глаза озорные-озорные, здоровьем светится и улыбка во весь рот.
– Ты кто? Откуда такой взялся?
– Я – Новый Год! Меня все детишки знают и дорога к ним мне хорошо знакома. Так что бери, Дедушка Мороз, свой мешок и пошли – отведу к детям. Да и веселей в дальней дороге, если вдвоем.
Вот с той поры и стали мы ходить к детям вместе.
– Дедушка, а кто же придумал елки в домах ставить?
– А это все они – детишки. Когда я к ним в первый раз пришел – подарки раздавал каждому в руки. Ребята, конечно рады, но вижу – не до конца. Чего-то не хватает. Я им и говорю, что вижу, мол, по глазенкам – не так что-то, или подаркам не рады?
– Да нет, дедушка, рады. Просто все дети любят, чтобы тайна была. Подарки твои нам очень нравятся, а вот тайны нет.
– Ну что ж нам делать? – растерянно спросил я.
– А ты, дедушка, прячь куда-нибудь свои
подарки, чтобы мы их искали, – сказал один мальчик. – Вот-вот, – подхватил другой, – где-нибудь под кустиком или под деревом.
– А лучше всего под елкой, – сказал третий. – У елки лапы густые и на самой земле лежат. Под ними ничего не видно. Вот грибы когда ищешь – одну лапу у елки поднимаешь, другую, и вдруг – гриб! Вот радостно!
– Под елкой, под елкой! – загалдели дети.
– Под елкой, так под елкой! – сказал я. – Но как вы узнаете, где чей подарок?
– А давайте ставить елку в каждом доме, – сказала девочка, – и будем ее наряжать (девочки вообще любят все наряжать).
– Давайте, давайте! – подхватили дети.
И еще одну, самую большую елку – для всех. И будем мы все водить вокруг нее хоровод вместе с тобой, Дедушка Мороз! И пусть это будет в Новый Год!
Вот с той поры и появились нарядные елки и новогодние праздники.
– Вот видишь, дедушка, – сказал я, – тогда ты сам приходил к детям, играл с ними. А вот к нам стал приходить, когда мы все спим.
– Эх-хе-хе! Да в те времена людей на земле было всего-то ничего. Так что валенок мне на все хватало. А теперь детей столько, что я еле успеваю подарки всем разнести и за одну ночь валенки свои изнашиваю – чуть хватает до дому добраться. А там жду целый год, пока гномы новые сработают. Так что остается у меня теперь только новогодняя ночь. Ясно?!
– Ясно, – уныло сказал я, – жаль, конечно. Очень хочется, чтобы все дети с тобой познакомились.
– Что поделаешь, – вздохнул Дед Мороз, – и мне хочется с детишками повидаться, но гномики очень медленно работают.
– Дедушка, а почему, когда мы с тобой разносили подарки, ты не ко всем ребятам заходил?
– А потому что я не ношу подарков ябедам, жадинам, дразнилам, драчунам, обидчикам, лгунишкам, хвастунишкам, неслушникам и упрямцам. Зато очень люблю приносить подарки детям, которые любят дружить, помогать друг другу или своим родителям.
* * *
Вот так и прошла эта сказочная ночь с Дедом Морозом. Перед самым рассветом мы оказались у нашего дома.
– Ну, пострел, – сказал Дед Мороз, – пора нам прощаться. Валенки совсем износились – пяткой снег чую. Давай, говори свое желание, и побегу я в обратную дорогу.
– Хочу получить письмо от папы с фронта. – Сказал я.
– Да он… – Дед Мороз почему-то запнулся, но потом сказал:
– Ступай, спи крепко. Будет тебе письмо. – И ушел.
А утром кинулся я под елку. А там в кулечке – целый пир: два пряника, несколько конфет-подушечек и три кусочка сахару.
В другой бы раз я бы сразу принялся пировать. Но теперь я искал письмо. И дедушка Мороз меня не обманул – под кулечками со сладостями лежал конверт. И хоть читал я тогда еще по складам, прочесть надпись на конверте было вовсе не трудно, так как все было написано большими печатными буквами: “Моему дорогому Чижику от папы с фронта”. Я достал письмо и стал медленно читать: “Дорогой мой малыш! Пишу тебе с фронта, где мы крепко бьем фашистов. У меня есть пистолет, винтовка, автомат и острая шашка. И налетаю я на врагов то на лихом коне, то на танке, а то и на самолете. Скоро мы всех врагов разобьем, и тогда будет у тебя настоящая елка. А пока прошу: будь настоящим мужчиной – не хнычь, не плачь и во всем помогай маме. Целую тебя. С новым годом! Твой папа”.
Когда я прочел письмо, тут же кинулся к маме:
– Мама, мама! – кричал я. – Дедушка Мороз выполнил мою просьбу! Вот письмо от папы с фронта!
И я все рассказал маме. Маме все можно рассказывать – она поверит. И мама поверила. И вместе со мной радовалась, и мы пили чай со сладостями из дедушкиного подарка. А потом мама подошла к окну, посмотрела на улицу и говорит:
– Чижик, пойди-ка сюда! Глянь, что там – за окном.
Я глянул и на сердце стало еще радостнее. Там, за окном, на свежем снегу четко отпечатались следы от огромных валенок. Таких следов у обычных валенок не бывает. И вели эти следы прямо к нашей двери.
– Вот видишь, мама, – кричал я от восторга, – это следы Дедушки Мороза, который приходил ко мне ночью и принес письмо от папы с фронта! Теперь ты мне веришь?
– Глупыш, я и так тебе поверила! А теперь одевайся и ступай поиграть с ребятишками.
Я побежал на улицу, где стояла огромная елка на всех и встал в хоровод. И всем-всем было очень весело и от хоровода, и от елки, и от того, что все детишки получили в эту ночь подарки от самого Деда Мороза. Был настоящий новогодний праздник. Всем было хорошо, но один я знал, что все это сделал самый настоящий, самый главный Дед Мороз. Только тогда я никому ничего не рассказал.
* * *
Прошло много лет, а я ничего не забыл. И письмо, которое я получил в ту новогоднюю ночь, до сих пор храню. Правда, я теперь понимаю, что написано оно почему-то маминой рукой. Но я вовсе не сержусь за это на Деда Мороза. Ведь он очень торопился и, наверное, попросил маму написать это письмо за него. Какая разница – письмо я же получил!
И вот сегодня, когда мое заветное письмо снова попалось мне на глаза, я решил – пора обо всем рассказать детям. И рассказал.
ПРО ЗЛОЧто бы там некоторые ни говорили, а злу,
каким бы оно ни было, вовек не одолеть добро. За добром всегда верх. Да и вообще, что оно – зло само по себе? А ничего! Одно название, бесформенное облачко, дым. И никакой от него беды или вреда особого нет. Зло тогда лишь становится настоящим злом, когда плоть обретет, когда в ухо влетит, на душу ляжет и светит из глаз сатанинским огнем. Вот тогда берегись: оно из уст в уста, из души в душу и, как снежный ком, несется и все на своем пути в зло заворачивает. Не останови его вовремя – такую силу наберет, так покуражится! И все равно – сколько бы оно ни куражилось, а за добром верх будет. Вот, к примеру. Жил в одной земле добрый народ, никогда зла не ведал. От того-то и люди там были особенные. Мужчины – один к одному, что ни мужик – богатырь. А уж женщины – одна краше другой. Задумаешь жениться – глаза разбегаются. Да что выбирать – бери любую – не ошибешься!
В общем, жили те люди, как братья. Сосед соседу во всем опора, во всем товарищ надежный. Об изгородях и заборах понятия не имели. Выросла яблоня на меже, налились соком румяные яблочки – пользуйся, дорогой соседушка, лакомись на здоровье. Побежал со двора во двор огуречный побег, огурчиками пупырчатыми обвесился – рви, сосед, имей удовольствие. Дом поставить, поле засеять, свадьбы сыграть – все вместе всем миром, и случись, ненароком, вражья сила налетит, то и тут всем миром – плечо к плечу, копье к копью, да так густо, что сколько бы ни кидалась вражина – щелочки не найдет. Побьется об те копья, кровью изойдет и назад откатывает.
Так бы, наверное, и прожили те люди, не ведая зла меж собой, если бы не беспутный ветерок, который пригнал сюда, мимоходом, злое облачко. Пригнал, да и позабыл прихватить его с собой дальше. Осталось облако, зависло над людьми. Да зла от него никакого. Оно ведь только облако – плоти не имеет. Сунулось к одному, другому, третьему – все без толку – народ здесь ко злу не привык, ко злу глух. Тоскливо злу, одиноко. Так бы, глядишь, растаяло б оно, не собрало бы плоти, если б не подвернулся ему пришлый мужичонка. Ходил он от села к селу, от дома к дому, печи новые клал или старые налаживал. Вроде бы и мастер сноровистый, да одинокий, неприкаянный какой-то. Ни дома своего, ни семьи. Бродит по свету, нигде не осядет. И баловал, время от времени, хмельным зельем. А где хмельное – там и злу не долго случиться. Вот к нему-то зло и подкатилось. Кружится вокруг, мягко стелет, да шепотком пьяную душу теребит, сделай, мол, пакость, сердцу на потеху, глядишь – веселее жить будет. И сделал. Закончил печь класть в одном доме и говорит:
– Принимай, хозяин, работу.
Зажгли печь – весело горят дрова, угольки постреливают, а тяга – что твой вулкан. Гудит весело огонь, тепло дому отдает.
– Спасибо, добрый человек! – говорит хозяин. – Отменная работа.
А мужичонка ухмыльнулся:
– Поднимусь-ка я напоследок на крышу, посмотрю, как дымоход работает.
Влез на крышу, да кирпич в трубу бросил и ушел. Хозяева спать легли, а к утру – как живы остались, как до смерти не угорели – просто чудо. Вся изба полна дыму – друг дружку не найдешь.
Отыскали печника, спрашивают:
– Что ж ты, мил человек, печь так сложил, что мы со смертью еле разошлись?
– Сейчас глянем, быть того не может!
И, вроде, ничего он не знает, стал печь осматривать, да будто невзначай, кирпич в дымоходе отыскал.
– Вот вам и причина, – говорит, – кто-то кирпич в трубу бросил, не соседи ли ваши дорогие?
– Да побойся бога, что говоришь? Нам соседи ближе братьев родных! И не принято меж нами пакостей творить.
– Вам виднее. Только не с неба же кирпич свалился. Я когда уходил, печь, как мать родная грела. Да ладно, зажигайте. Все в порядке.
Горят дрова. Гудит печь – душу радует.
А вечером хлебнул мужичонка хмельного, пробрался тихонько на крышу и снова кирпич в трубу опустил. И так три дня кряду. Вечером кирпич бросит – утром хозяева угорелые его зовут, а тот кирпич достанет и приговаривает:
– А не соседушки ли ваши дорогие на печь знатную позавидовали?
Не хотят верить хозяева в такое, да червь нет-нет, а душу потихоньку точит.
И надо же такому случиться, что соседский мальчонка голубей гонял, и один голубь уселся к хозяевам печи на трубу, да зацепился там за что-то лапкой. Крыльями бьет, а взлететь не может. И полез мальчуган к ним на крышу выручать голубка. А хозяева в самый раз выскочили из продымленной избы. Глядь, а соседский парень в ихнюю трубу заглядывает. Ну, с пылу – с жару, да не разобравшись, хозяин того мальчонку с крыши стащил, да и отпорол ремешком.
Что уж тут долго рассказывать: обида за обиду, пакость за пакость – где уж тут спокойно разобраться, да миром поладить! И пошло – поехало. Растет зло, как на дрожжах, силу набирает. И такое выкомаривает, что диву даешься. Каждый сосед друг дружке пакость посолонее сотворить норовит. Прямо соревнование какое-то. А под горячую руку и другим соседям достается. Катится Зло, жиреет, уж чуть ли не до неба выросло. Понастроили люди заборов высоких и злыми глазами из подворотен друг на друга зыркают, будто всю жизнь врагами и прожили, будто и не было меж них миру да ладу. Эх-хе-хе! Благо, вражья сила не налетает, а то бы передушила всех поодиночке. А Злу весело, Злу раздольно – гуляет, как коса в густой траве – все доброе кругом топчет. И все ему мало. Так разошлось, что собрало однажды всех мужиков в чистом поле, да нос к носу и столкнуло. И стали мужики почем зря друг друга кулаками молотить. Бьёет каждый всякого, кто под руку попадет, без разбору. За что, про что – никто и понятия не имеет. Просто, каждый свое зло как пар стравливает. День бились, ночь бились и снова день, а к вечеру так уж устали, что повалился каждый спать прямо там, где стоял. Да и Зло само притомилось – такая работа, такая кутерьма! И Зло, видишь ли, устает порой куражиться. В общем, прикорнуло где-то в сторонке. Спит…
А тут заря занялась – мужикам веки щекочет. Проснулся один, сел, глаза протер, глядит вокруг – ничего понять не может. Меж тем и другие просыпаться начали. И возник тут у них разговор. А Зло так разоспалось, что не успело тому разговору помешать.
– Братцы мои, – сказал один, – да что же творим-то мы?
– И в самом деле, – подхватил другой, – роднее братьев родных были и нате вам – до такого сраму дожили!
– А и вправду, – загалдели остальные, – какая кошка промеж нас пробежала?
И от этих голосов Зло проснулось. Да только чует, что сил в нем поубавилось. Что-то неладное с ним творится. Стало к мужикам подступать, чтобы снова их в драку втравить.
Увидал его один мужик и говорит:
– И это надо же, из-за такой пакости мы, глядишь, друг дружку насмерть забить могли бы!
– У, подлое, – сказал другой, – и как такое на свет белый родится?
Видят мужики, что от их слов Зло прямо на глазах уменьшаться стало.
– Что, съело?
– Чего это тебя, голубушка, так корежить начало?
– Мужики, да у него, сердешного, кажись, живот сводит!
И пошел промеж мужиков смешок. Сначала тихий, потом громче, а тут и вовсе хохот покатился.
И от всего от этого Зло так усохло, что снова стало просто облачком. Подхватил его шаловливый ветерок и понес неведомо куда.
А мужики друг над дружкой посмеиваются, плечом подталкивают, один другого отряхивает – вроде ничего и не было. И отправились всей гурьбой заборы, что со зла нагородили, рушить.
Вернулось добро к людям. Снова стал сосед соседу дороже брата родного. Злое – оно быстро забывается…
Собрались как-то на закате мужички в кружок – мужские разговоры водить. Говорили про то, да се. А один возьми, да и вспомни:
– И что ж это, братцы, было-то с нами? Как же это мы злу поддались?
– Да, негоже меж добрыми людьми быть такому, – сказал другой. – И откуда оно берется - это зло окаянное? Да и как его распознаешь?
И замолчали мужики, задумались. Долго молчали. И вот самый старый да самый бывалый заговорил:
– Зло – штука, конечно, преподлая. И распознать его не всегда просто. Оно в чисто поле, лицом к лицу, редко выходит, оттого, что трусливее зайца. Оно в чистом поле на тебя лишь тогда кинуться может, когда сил у него раз в десять больше твоего. И все равно струсит – знает: за добром всегда верх. Так что в чистом поле, да на людях Зло – лишь полбеды. А вот когда оно тишком да шепотком, из-за угла, из подворотни, из щелочки, да в темноте из-под кустика – и все только в спину норовит ударить – вот это зло пострашнее. А уж когда оно под добро рядится – тут уж совсем беда неминучая. Улыбочкой, да ухмылочкой, да ужимочкой. Глаза масляные, сладенькие. Да на ушко, на ушко, мол, только добра ради, так тебя обмарает, так обмызгает, что и белый свет милым не будет – смерти запросишь. Всю жизнь, порой перед добрыми людьми оправдываться будешь, что нет на тебе зла, да не всякий раз от него отмоешься.
– Э-ге, куда хватил, дядя! – сказал молодой. – Что же, с ним и побороться нельзя?
– А зачем с ним бороться? Ты ему родиться не дай. Если ты добрый человек – не разевай перед ним варежку, плюнь ему в очи поганые, оглохни перед ним, душу намертво запри, чтоб для зла не осталось ни щелочки, ни дырочки самой малой. Вот тогда-то любому злу ничего и не останется, как головой – да об стенку. И получится, что вовсе оно и не зло, а так – одно название.
Люди добрые, а ведь правильно сказал старый да бывалый, а? Как думаете?
ТРИ АМБАРАЭту сказку никак не начнешь со слов
“В некотором царстве, в некотором го- сударстве…”, потому что все в этой сказке произошло на земле, с которой прогнали царей-государей, а значит, не было никакого царства-государства. Ну и что?! Разве без этого всего не может быть сказочной земли? Лично я не представляю себе более прекрасной и удивительной земли, чем та, о которой здесь пойдет речь. Раскинулась она на полсвета, с востока на запад половину земного шара опоясала. А сказочных красот и богатств в той стране столько, что на добрую сотню царств-государств хватит. И народ здесь особый: веселый и хлебосольный, душой приветливый, умом хваткий, трудом славный. Приходи с открытой душой – дорогим гостем будешь: накормят, приласкают, веселой шуткой попотчуют, песней радостной одарят. И ничего от тебя взамен не нужно, коли нет у тебя злого за душой, коль ты с миром пришел. Такой здесь народ. Мирный народ. Да вот только в мире жить доводилось ему не часто. Уж больно много вокруг людишек, что на чужое зарятся – как бы отхватить земли кусок. А тут и подавно – такой лакомый, что где уж не соблазниться! И не дают эти людишки покоя. То с запада прут, то с юга, то с севера, то с востока, а то сразу со всех сторон – только успевай поворачиваться! Да уж, видать, недалекие те людишки – эти жадины. Не постигли простой истины: чем добрее и веселее народ, чем миролюбивее – ты пуще огня берегись его в гнев вводить! Такой народ за каждую пядь земли своей вольной насмерть стоит. А уж воин он – большим дураком надо быть, чтоб с таким силой меряться! Настоящие богатыри только в таком народе и рождаются. Да что жадине зря объяснять, когда чужое добро слепым его делает. По зубам получит, новые вставит – и снова прет очертя голову. Правда, в последнее время пылу у них, у жадин, поубавилось. Может, ума немного поднабрались, а может, зубов не хватает. А вот раньше, в то время, про которое я хочу рассказать, житья просто от них не было. Все лезли и лезли, миллионами головы клали, а все наука им в прок не шла. И приходилось всякий раз вольному люду бросать свои мирные дела и за оружие браться. Били врагов крепко, да только меньше их не становилось. Я хочу рассказать, как настал однажды такой час, когда особо трудно пришлось вольному народу. Много добрых воинов полегло в бесконечных сражениях, многих раны да болезни скосили. В общем, трудная минута пришла.
Решили тогда старшие обратиться за помощью к младшим. Созвали они младших – кому тринадцать годков, кому одиннадцать, а кому и вовсе десять – и молвил Старший из старших:
– Сыны наши, надежда наша! Хоть и малы вы еще, да помощь ваша нужна. Не хватает на все рук и решили мы вам доверить одно из самых больших богатств народных – хлеб. Вот три амбара. В первом зерно для общего прокорма, во втором – для будущего посева, в третьем – неприкосновенный запас.
Над первым амбаром главным будешь ты, Пончик. Мужичок ты хозяйственный, расторопный, даже чуток прижимистый. Смотри, правильно дели хлебушек, не транжирь, чтоб и все сыты были и до нового урожая продержаться могли.
Вторым амбаром заведовать тебе, Светик. Ты парнишка честный, душа у тебя чистая, как стеклышко. Знаю, – и зернышка не возьмешь. Сохранишь семена до весны – с урожаем будем.
А третий амбар будет за тобой, Кремешек. Ты человек твердый, от своего не отступишься. Да помни: твой амбар самый главный. Он на тот случай, если совсем невмоготу станет. Вот тебе ключ, да только без моего личного слова пользоваться им не смей!
И ушли старшие: кто оружие ковать, кто с врагами сражаться, и младшие остались при своем деле. Дети очень любят, когда им поручают взрослые самостоятельные дела и выполняют их с большим рвением и добросовестностью. Старшие сразу почувствовали, что им полегче стало и еще яростнее крушат врагов.
Видят враги, что дела у старших лучше пошли, что не одолеть им никак и собрались вместе совет держать. Порешили:
– Проберись-ка ты к ним в тыл, Жужжало, и разузнай: откуда вольный народ силы черпает. А заодно – где сможешь, там и напакости. Ты ведь большой специалист в таких делах.
Пробрался Жужжало в тыл к вольным людям и все ему ясно стало. “Ну, – думает, – где уж этим малявкам устоять против меня!” И принялся за свое подлое дело.
Пришел к Пончику и говорит:
– Прислал меня старший над старшими поглядеть, как ты свою службу несешь. Показывай, что в амбаре.
Посмотрел Жужжало: везде порядок, хлеб расходуется правильно, да только зерна осталось совсем немного – трудно будет вольным людям до нового урожая тянуть. Тут он и стал жужжать:
– Ну что ж, Пончик, отменным хозяином ты заделался. Молодец, хвалю!
Пончик аж зарделся от таких похвал. Младшим очень нравится, когда старшие хвалят их за взрослые дела.
Видит Жужжало: клюнуло! – и продолжает:
– Старший из старших наказал, что таких людей, как ты, нам надо беречь. Так что разрешаю тебе, от его имени, съедать отныне хлеба на ломоть больше. Один ломоть для всех ничего не значит, зато кормилец наш будет крепок и здоров.
Через какое-то время Жужжало снова объявился. Видит: хлеба совсем мало осталось и говорит:
– Ну что ж, Пончик, видать, мы, старшие, немного не подрассчитали, и в том, что хлеба может не хватить – твоей вины нет. Ты наш, можно сказать, герой и поэтому береги дорогое для всех нас твое здоровье.
А Пончик и рад – попробуй, просиди голодным при хлебе. Ведь совсем голодно стало. Норма на всех становится все меньше и меньше. И стал Пончик потихоньку зерно есть. То щепотку в рот бросит, а то и целую пригоршню, и оно ведь как: чем больше ешь, тем больше есть хочется. И чем меньше зерна оставалось в амбаре, тем жаднее поедал его Пончик, и когда оно совсем подошло к концу, Пончик с такой жадностью набросился на остатки, что объелся и лопнул.
Голодно стало вольным людям. До нового урожая – ох, как далеко!
И Жужжало принялся за Светика:
– Ну, милок, как я погляжу, ты совсем отощал, голуба моя – еле на ногах держишься. Какой же из тебя охранник народного добра? Ты бы хоть по горсточке зерна съедал.
Но Светик не смеет преступить наказ старших. Лучше руку ему отсеки, против чести не пойдет. Понял Жужало, что Светика не возьмешь и зажужжал по-другому:
– Да, голодно всем стало. Даже пичуги несчастные на лету падают. Ты бы им хоть по зернышку дал, глядишь, до весны и протянут, А что зернышко для такого огромного амбара?
Добрая душа у Светика, не может смотреть на то, как пичуги мрут. Взял горстку зерна, да и бросил им. Слетелись пичуги, вмиг все склевали. И тут другие налетели. Жалобно так пищат – душу выворачивают. Светик и этим пичугам зернышек набросал. Себе в рот ни одного не положил, а пичугам отказать не может. Словно почуяв добрую душу, птицы слетелись со всей округи. И все пищат. И все жалобно просят. У Светика сердце заходится от жалости. Не может он перед всем этим устоять. И – по зернышку, и – по зернышку… Так незаметно и весна пришла. Амбар почти опустел. А пичуги настолько привыкли к тому, что Светик их кормит, что уж совсем разучились сами себе пищу добывать – мошек не ловят, гусениц не клюют. И тех мошек и гусениц столько развелось, что они все листочки, всю травку пообъели. Земля как выжженная стоит, деревья голые, как зимой.
Огляделся Светик вокруг, пустой амбар взглядом окинул. Понял, что натворил, и не вынесло его доброе сердце. Остановилось навсегда. А пока Светик добро народное пичугам скармливал. Жужжало Кремешка обжужживал:
– Кремешек, Кремешек! Да ты только посмотри на себя – ну прямо – Кощей, да и только! Одни глаза, да кожа. Ведь долго не протянешь! Так и амбар охранять некому будет. Отопри замок, да хоть горстку зерна сжуй. Что она – горстка – капля в море!
А Кремешек сидит у двери и не шелохнется. Силы бережет.
– Да ты хоть с друзей пример взял бы! Вон, Пончик, – весь амбар опустошил, а Светик даже пичуг кормит и себя не забывает. Доставай ключик, чего там! От одной горстки зерна не убудет. Хочешь, я помогу тебе амбар отпереть?
Кремешек глаза закрыл, и мерещится ему огромная гора зерна, а он то зерно ест, ест и снова ест… И так под ложечкой засосало, что рука сама к ключу потянулась.
Увидел Жужжало этот жест и нахваливает:
– Ну, умница! Ну, молодец! Да смелее же ты!
Кремешек встрепенулся, глаза открыл, встал с земли, ключик с груди сорвал, размахнулся, да как швырнет тот ключик, что он аж до речки долетел. Бултых – и нет ключика! Поднял камень потяжелей, собрал всю злость и Жужжалу по голове – ба-бах! И нет Жужжалы.
Долго будут враги догадки строить: куда, мол, Жужжало запропастился? Ведь такие вести приятные слал, а тут словно в воду канул.
А тем временем разбили Старшие своих врагов начисто, что даже духу их поганого не осталось. Вернулись домой, нашли Кремешка. А тот – чуть живой – совсем обессилел малец.
– Ничего, – сказал Старший над старшими, – выходим, – мужичок он крепенький! Добрый работник будет. А вы, други мои дорогие, о хлебушке не кручиньтесь. Я как чуял – в этот амбар двойную норму заложил самой отборной пшенички. Так что и на посев хватит и до урожая продержимся. Спасибо Кремешку, сохранил зерно к зерну.
Посеяли люди пшеницу, добрый урожай собрали, пышных хлебов напекли, пива хмельного наварили, столы накрыли и уселись пировать.
Встал Старший над старшими, поднял свой кубок и речь держит:
– Други мои, братья мои, товарищи! Мы славно сражались и тяжело поработали. О многом хочется сказать. Но здравица моя за надежду нашу, за наше будущее – за младшеньких! Не все, правда, испытание выдержали, Да только тут и наша вина: не сумели мы Пончика научить тому, что ежели кто на добро народное зарится – оно ему боком выходит; жаль Светика – добрая чистая душа, да не научили мы его тому, что нельзя быть добреньким за счет других. Все у нас общее, народное. Но когда в общее кладешь – это ТВОЕ, а когда из общего берешь – берешь из НАШЕГО. А здравица моя за Кремешков – их у нас большинство. И на этих кремешках стояла, стоит и вовеки стоять будет земля наша вольная!
ВOPОБЫШЕКОдна молодая женщина готовилась стать
матерью. Она все время ощущала ка- кое-то беспокойство. И все оттого, что по ночам где-то под полом скреблась мышь. Женщину это пугало. Она почему-то думала, что это плохое предзнаменование. И когда однажды посреди комнаты появился маленький безобидный мышонок, который вынырнул из своей норки немного порезвиться, молодая женщина очень испугалась, закричала и лишилась чувств. Вскоре она родила мальчика. Глядя на него, молодая мать думала, что предчувствия ее не обманули – малыш все время сжимался в комочек, ни ручками, ни ножками не шевелил. И лишь слабый писк да глазенки говорили о том, что он все-таки живой. Мама смотрела на него и от жалости все время плакала.
Чтобы ее как-то успокоить, в дом пригласили добрую Фею, которая жила неподалеку. Фея осмотрела малыша, осторожно и ласково стала гладить его по головке, по ручкам и ножкам и малыш ожил, весело задвигался и даже заорал, как всякий здоровый мужчина в его возрасте, когда ему хочется кушать.
И тогда Фея сказала его маме:
– Все это случилось потому, что малышу передался ваш испуг. И, к сожалению, последствия этого останутся в нем надолго. Он будет расти нормальным, здоровым ребенком, но всякий раз будет сжиматься в комочек, когда чего-нибудь испугается. При этом он весь будет уменьшаться и тем больше, чем сильнее будет испуг. Порой – до размеров маленького мышонка. Успокоившись, он снова будет становиться прежним. И так всегда. К сожалению, я ничем не могу ему помочь.
И уже уходя, добавила:
– Но все-таки, я думаю, дело поправимое. Он избавится от своего недуга. Это произойдет тогда, когда в его сердце родится мужество.
И ушла…
Мальчонка рос, возился со своими игрушками и все время что-то щебетал. И мама назвала его Воробышком. Он был тихим, ласковым мальчиком, во всем слушался маму, не капризничал и, казалось бы, радоваться, глядя на него, но… Всякий раз, от любой неожиданности он вздрагивал, пугался и становился таким маленьким, что порой его трудно было отыскать, чтобы успокоить.
Мама очень переживала. Не отходила от него ни на шаг, чтобы в любой момент уберечь Воробышка. Однажды она еле успела отогнать от него кошку, которая приняла испугавшегося Воробышка за мышонка и хотела его съесть.
Так они и жили. Воробышек подрос, ходил в школу и хотя уже понимал, что его страхи и гроша ломаного не стоят, но маме все время приходилось оберегать сына от любой случайности.
К последнему школьному году Воробышек был стройным симпатичным юношей. На выпускном балу многие девочки на него заглядывались. Школьный бал шумел радостью и казалось, что ей не будет конца. Ребята гурьбой отправились встречать рассвет, еще не зная, что на их Родину обрушилась страшная беда: несметные полчища лютых врагов пришли на их землю, чтобы украсть у всех радость, растоптать ее гусеницами танков и сапогами.
Молодые необстрелянные ребята уходили из детства прямо в ад войны. Ушел и Воробышек.
Воробышка наскоро обучали всяким солдатским премудростям: стрелять, ползти по-пластунски, бросать учебную гранату в учебный окоп и колоть штыком условного врага. Но очень скоро он оказался в настоящем окопе, лицом к лицу с настоящим врагом, который по-настоящему атаковал.
Воробышек изо всех сил старался не поддаваться страху. Но страшно было всем, а ему в особенности. Вокруг был настоящий ад, и бедный Воробышек становился все меньше и меньше. А когда стальная махина пересекла гусеницами его окоп – он был уже ростом с маленького мышонка, забился в какую-то щелочку и дрожал всем своим малюсеньким тельцем. Вокруг все грохотало, ревело, сыпалась земля, падали раненые товарищи, а Воробышек только и делал, что дрожал.
В самый разгар боя у норки, где затаился наш бедный герой, опустился на колено израненный солдат, который яростно шептал:
– Хоть бы еще один патрон! Хоть бы еще одного врага остановить!
И столько в том шепоте было ярости и тоски, что Воробышек не выдержал. Ему было так стыдно за свою трусость, что этот стыд пересилил страх. Он выскочил из своей норки и отыскал патрон. Отыскать-то он отыскал, да только как его дотащишь, когда он тяжелее тебя? Воробышек уперся в этот патрон всем своим мышиным тельцем и покатил его к руке солдата. Тот, почувствовав холодок металла, встрепенулся, взял патрон и стал медленно подниматься. Воробышек снова кинулся искать патроны. А когда их находил, сам удивлялся, что уже может поднять их сразу два, а то и три. Только чему тут удивляться, если он стал вырастать. Не замечая уже ничего, он подносил патроны всем, у кого они кончились, помогал раненым товарищам и все рос. А когда его голова поднялась над окопом, он снова увидел своих врагов, их злые лица и огнедышащее оружие. Они шли стеной, чтобы, перешагнув через его окоп, убить его маму.
И тут, впервые в его добром сердце родилась ярость. Ярость мужчины, которому доверили защищать свою Родину. Воробышек взял в руки винтовку и убил первого врага. И к нему пришло спокойствие воина, уверенного в себе. Он оглядел свой окоп и понял, что рядом только небольшая группа его израненных товарищей, которые держались из последних сил.
А врагов все не убывало. Они шли цепь за цепью и оставалось им пройти совсем немного, чтобы оставить за спиной его окоп. А ведь там была его Родина, там была его мама.
И он рванулся из окопа, встал в полный рост и пошел навстречу своим врагам с винтовкой наперевес. И с каждым шагом все вырастал, вырастал. Вот он уже вырос в настоящего великана.
Враги с ужасом смотрели на огромного солдата, который заслонял собою солнце. Они с остервенением стреляли в него всеми своими пулями и снарядами. Но они достигали только носков его сапог, отскакивали назад и убивали тех, кто ими стрелял. Страх сковал врагов, и они попятились назад. Мало того, что на них надвигался великан, которой вот-вот их всех потопчет, они видели еще и то, чего не видел сам Воробышек: за его спиной вставали израненные товарищи и тоже превращались в таких же богатырей. А за ними вставали солдаты из всех других окопов и каждый был под стать друг другу. Богатырь к богатырю сливались в несметную армию и шли так плотно, плечом к плечу, что врагу не оставалось ничего, кроме надежды на пощаду.
И пришла большая Победа…
Когда Воробышек вернулся домой, мама его едва узнала – вместо робкого пугливого Воробышка перед ней стоял настоящий Орел – вся грудь в знаках воинской доблести. Стоял настоящий мужчина, которого ничем на земле не испугаешь…
Смотрела на него мама и думала: “Сколько ж их на нашей земле – парней, что уходили на войну робкими необстрелянными Воробышками, а вернулись настоящими Орлами!”
ИВАШКА-РАБОТНИКЧудно то, или нет – сказать не могу. Рос-
ли три брата. Вроде бы и родные, да и с лица не отличишь друг от дружки, а вот поди ж ты – совсем разные! Еще с детства бывало: одного от сластей за уши не оттащишь, другого вообще не тронь – движения лишнего не сделает, а третий вечно что-то мастерит да выдумывает, пилит, строгает да сколачивает. Вот и прозвали их люди: одного Сластеной, второго – Лежебокой, а третьего – Ивашкой-работником. Метко прозвали – такими они и выросли.
Сколько кому годов стукнуло, когда случилась эта история, и не припомню. Но началось все с того, что собрались как-то братья на лужайке под деревом. Сластена – леденец за щеку и в небо уставился, Лежебока вообще век не отрывая лежит, да посапывает, а Ивашка-работник ножичком человечков забавных вырезает.
Тишина вокруг – будто весь мир задумался и молчит. Только тут, откуда ни возьмись, сорока на ветку уселась, и – какая уж тут тишина? – и трещит и трещит:
– Слыхали? Да ничего вы не слыхали! Видали? Да ничего вы не видали! Дальше своей деревни и носа своего не кажете. А в трех днях лету отсюда, прямиком на заход солнца, чудо неслыханное, диво невиданное. Стоят трое ворот громадных. Одни ворота ведут в царство Сластей – ешь от пуза хоть всю жизнь. Вторые ворота – в царство Лежебок – лежи, не работай, а тебя с ложечки кормят. А третьи ворота – в царство Воителей. К каждым воротам стражники свирепые приставлены. Да только неподалеку человечек один вертится – если с ним сговоришься – вмиг пропуск устроит.
Потрещала сорока и дальше полетела. А Сластена с Лежебокой сорвались с места – куда лень девалась, откуда прыть-то такая взялась? И бегом на заход солнца.
Ивашка за ними:
– Да куда же вы, братья, от отца с матерью, от земли родной? Не в чужих краях судьбу ищут, не в заморских сладостях счастье!
Только братьям Ивановы слова – что ветер в поле – несутся на запад, не чуя ног. Не может Иван глупых братьев оставить. Все уговаривает, да вразумляет. Но где там!
День сменяется ночью, ночь – днем. Так и добежали до того места, куда стремились Сластена с Лежебокой. Глядь – и в самом деле все так, как сорока натрещала: и трое ворот, и стражники – один свирепее другого, и мужичонка с пропусками тут как тут, искать не пришлось – сам объявился. Понял Ивашка: не уговорить братьев и решил поглядеть, что дальше будет.
А человечек вокруг вьется-стелется, каждое слово как медом мажет. Мол, жизнь за каждыми воротами – не нарадуешься, не налюбуешься. Да и попасть-то за ворота совсем не сложно, даже царем там стать. Но при одном условии…
Стал Ивашка в последний раз братьев отговаривать, а мужичок и говорит:
– Да вы сходите туда, посмотрите, что к чему, и возвращайтесь сюда, а я вам и скажу свое условие.
Не успел мужичок договорить, а братьев за воротами уж и след простыл.
Остался Ивашка один, стоит и думает:
– Ну что ж, раз притащился в такую даль, так хоть перед обратной дорогой погляжу на обещанное диво.
И вошел в царство воителей.
А как шагнул за ворота, так даже оглох на первое время – такой звон невообразимый стоял вокруг. Опомнился Иван, огляделся и заметил, что все люди вокруг в доспехах и шлемах, оружием увешаны с головы до пят и бряцают им, и бряцают. В глазах металл, в голосе у каждого металл, и все грозят кому-то, обещают проучить, победить, покорить. Обалдел Ивашка от всего этого и стал назад к воротам пробираться.
На обратном пути попал Иван на какую-то площадь. Посреди трон стоит золотой, весь драгоценными каменьями украшен. На троне меч лежит богатырский, огнем горит. К такому рука сама тянется. К трону за уздечку конь привязан красоты невиданной. Как представил себя Иван на таком коне, так его аж в жар бросило.
А воители вокруг все грозятся и ропщут, мол, скоро ли у них царь появится, да поведет их чужие земли жечь.
Опомнился Ивашка – и бегом за ворота. А тем временем Сластена изнывал от тоски – вокруг море сладостей: конфеты и шоколад, торты и пирожные, на деревьях сочные груши, а золотые апельсины – так те просто на земле валяются, в больших баках соки разные – пей не хочу. Но Сластена сам попросить не решается, а утащить боязно. Чуть слюной не захлебнулся, и как дошел до главной площади, так и совсем скис – посреди стол огромный, а на нем во всю ширину и длину торт шоколадно-кремовый весь в розочках и завитушках. Такой торт и за год не съешь. Взвыл Сластена дурным голосом:
– Люди, да для кого ж добро такое?
– А для нашего будущего царя! – отвечают.
Сорвался Сластена с места, да за ворота, соглашаться на любые условия, лишь бы торт этот съесть…
Да, мы чуть было не позабыли о Лежебоке. Но о нем много не расскажешь. Он тоже попал на главную площадь и увидал такую картину: в огромной кровати на множестве перин лежит большущая кукла, а народ ту кровать плавно покачивает, куклу опахалами обмахивает, да из ложечки кормить пытается. Спросил Лежебока у людей, что это они делают, а ему в ответ:
– Мы тренируемся ухаживать за нашим будущим царем.
Лежебока не пошел назад за ворота. Он растолкал людей, взобрался на перины, сбросил на землю куклу, улегся на ее место, послал слугу, чтоб тот сказал мужичку, мол, с этой кровати он вовек не слезет, и захрапел.
А тем временем Ивашка-работник и Сластена вышли из ворот. Мужичонка тут как тут. Сластена к нему:
– Давай, говори свое условие, хотя я уже заранее согласен.
– Да условие-то пустяковое, – отвечает мужичок, – кто тут останется, должен навеки забыть Родину. Обратной дороги не будет.
– Только и всего? – радостно воскликнул Сластена и исчез за воротами своего царства.
Узнал Иван, что и Лежебока остался, понурил голову, повернулся спиной к воротам и зашагал на восток, в родную сторону.
– Постой, Ивашка, – сказал человечек, – хочу предупредить тебя на прощание, что путь коротким был только сюда, а обратная дорога длинная, через раскаленные пески и заснеженные вершины. И не будет тебе ни хлеба, ни воды. А здесь для тебя – целое царство.
Ивашка даже не оглянулся. Он шел на восток, туда, где была его Родина, его родительский дом.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Ивашке-работнику предстоит длинная и трудная дорога. Так что пока посмотрим, что делают его незадачливые братцы.
Лежебока покоится на своих перинах. Его с ложечки поят и кормят, мух от него отгоняют. Лежит и нежится. День, неделю, год. Отлежался, кажется, за всю жизнь. И тут его такая тоска взяла, так захотелось домой, к родным местам, к матери с отцом, что сердце похолодело. Но вспомнил, что связан условием, что нет ему дороги назад, и заплакал. Хотел было хоть взглянуть в ту сторону, где был его дом, да где там – так разжирел, что и головы не повернуть. Так разленился, что и век не поднять. И из-под них с трудом пробивается слеза.
Сластена первое время тоже не тужил. Ел сласти от пуза и запивал их компотом. Уж давно покончил и с огромным тортом, а конфет съел столько, что из фантиков целая гора образовалась.
И вот однажды ему страшно захотелось повидать свою Родину. От этого не избавлена ни одна человеческая душа, как бы ее ни кормили. И решил он взобраться на гору из фантиков, чтобы хоть одним глазком взглянуть туда, откуда пришел. Но гора-то ведь была из фантиков. Сколько он их ни подминал под себя, сколько ни складывал – все без результата. Так и барахтается по сей день в куче красивых бумажек.
А Ивашка-работник дошел наконец-то до своей деревеньки. Правда “дошел” – сильно сказано. Не дошел – дополз. Исхудалый, еле живой. Обнял мать с отцом, дровишек наколол, сена накосил, улегся на завалинку и стал дудочку мастерить. И потекла из той дудочки нехитрая песенка про все на свете.
А на закате вышел Ивашка за околицу. А там – красота сказочная – красота родной земли. Речка в золоте заката, ивы опустили в нее свои косы и они тоже золотые, и все вокруг словно золотом полито.
Уселся Ивашка на бугорке и снова заиграл на дудочке свою простую песенку обо всем на свете. И стали на эту песенку собираться люди. Расселись вокруг Ивана – песенка душу греет. Послушали, послушали и спрашивают:
– Говорят, ты, Ивашка-работник, далеко был, чудеса повидал. Расскажи, где был, удиви виданным.
А Ивашка молчит, да про себя улыбается. Помолчал, помолчал, а потом говорит:
– Да что там рассказывать, везде хорошо, да только дома лучше.
Может, с тех пор и пошла эта поговорка, когда хотят сказать, что мир велик и прекрасен, но прекраснее всего на свете – Родина!
Потому люди и называют ее своим домом, где им лучше всего на свете.
БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМОй-ёей-еёй! – в панике повизгивала ма-
ленькая запыленная лампочка, которая много лет освещала огромный подъезд старого трехэтажного дома. – Ой-еёй-еёй! Это смерть! – верещала она, видя, как к ней подлетает школьный портфель, пущенный умелой рукой Боба – мальчишки из этого подъезда – ученика пятого класса, отличника учебы и изобретателя.
Лампочке, на ее головокружительной высоте, казалось, что она будет жить вечно, или по крайней мере, умрет от глубокой старости. И она даже не допускала мысли, что ей предстоит так бесславно погибнуть от удара обыкновенного ученического портфеля.
Но не спешите вот так сразу обвинять Боба в хулиганстве или в других смертных грехах. Все дело в том, что гибель лампочки была просто необходима для проведения серьезного научного эксперимента, давно продуманного во всех деталях. Разве позволил бы себе отличник учебы и изобретатель из хулиганских побуждений, ни за что ни про что, погубить маленькую слабую лампочку? Да ни за что! Но Бобу была нужна абсолютная темнота и обширное место для передвижения. Все и сразу в двух словах не объяснишь.
Дело в том, что Боба – современного ученика современной школы – казалось, ничем уже нельзя удивить, даже высадкой на Землю инопланетян. И тем не менее, его давно терзал вопрос: каким образом совершенно слепые люди так свободно и даже элегантно, с помощью обычной тросточки идут по своим делам в потоке пешеходов, а то и машин? Глядя на позы слепых, Боб считал, что они идут либо на запах, либо на слух. Короче, Боб решил освоить методы передвижения вслепую.
Но задача эта оказалась далеко не простой. Ходить с закрытыми глазами было неудобно, страшновато и совсем не безопасно. Несколько раз Боб налетал на столбы с такой силой, что чуть ли не терял сознание. Два раза его буквально выхватили из-под машины, и уж когда он крепко стукнулся лоб в лоб с настоящим слепым, то понял, что тренировки нужно проводить с открытыми глазами, но в абсолютной темноте. И он долго искал место для проведения своего эксперимента, пока не понял, что идеальным для этого является подъезд его собственного дома.
Теперь, я думаю, всем понятно, почему в огромном подъезде Бобкиного дома еле светившая лампочка была обречена на неминуемую гибель. И, наверное, в полной темноте эксперимент прошел бы успешно, если бы не целый ряд непредвиденных случайностей. Даже не случайностей, а целых трех историй, без которых все последовавшие необыкновенные приключения Боба были бы просто невозможными.
Итак, за те несколько секунд, пока Бобкин портфель долетит до несчастной лампочки, мы постараемся рассказать все три истории.
История первая. Загадочная
Примерно за полгода до описываемых событий в Бобкином дворе стали загадочно исчезать мальчишки.
Причем, исчезали они все по одной и той же схеме: мальчишка вбегал в подъезд дома, где жил сам Боб и… И все! И больше никто его не видел. Вы спросите: “А что же родители? А куда смотрит милиция?” А никуда! Вся загадка в том, что о пропавшем мальчишке тут же все забывают, даже собственные родители. Как будто его и вовсе не было. Вот такой фокус. И в Бобкином подъезде исчез Левушка, за ним Богданчик, потом Петька и Олег. Последним исчез сосед Боба по лестничной площадке Сенька-крокодил. “Крокодилом” его мальчишки прозвали. И за дело. Но об этом позже. А пока вот: пропали мальчишки и никто их не ищет.
История вторая. КОСМИЧЕСКАЯ
Представьте себе, что вы стоите на небольшом пятачке, а на вас лупят со всех сторон мощные прожекторы так, что даже глаз не открыть. Представили? Вот так чувствовали себя все жители Бобкиного города за две недели до описываемых событий. А причиной тому явилось нашествие на город – да-да, самое настоящее нашествие НЛО! Ну, этих самых, – летающих тарелок. Хотя, как они выглядели на самом деле, никто толком и не рассмотрел из-за полного ослепления с одной стороны, и полной неразберихи и растерянности с другой. В этой обстановке люди вели себя по-разному, в зависимости от того, что каждый думал о происходящем. Одни считали, что началась атомная война и мучительно вспоминали рекомендации штаба гражданской обороны, но, для начала, заворачивались во что-нибудь белое. Другие просто думали, что наступил конец света и поэтому, переодевшись во все чистое, спокойно укладывались на кровати и блаженно смотрели в потолок в ожидании наступающего рая. А третьи считали, что это грандиозный пожар и, на всякий случай, выбрасывали из окна свои вещи, как раз на головы тем, кто был на улице и принимал НЛО за НЛО и, естественно, пытался войти в контакт с инопланетянами. И когда они входили в контакт с падающими на них узлами и предметами мебели, то думали, что инопланетяне не очень осторожны или не знают, насколько человек хрупкое создание.
Конечно, есть большое искушение описать подробно и во всех красках все, что творилось в городе в этот фантастический вечер. Но наша задача, к сожалению, скромнее. Нас интересует из всей грандиозной картины нашествия НЛО лишь тот маленький фактик, который сыграл потом огромную роль в жизни наших героев. А фактик этот состоял в следующем: среди общей неразберихи и всеослепляющего сияния, естественно, ни одна живая душа не обратила внимания, как от тарелки, что зависла как раз над старым Бобкиным домом, отделилась огромная сияющая капля (так, по крайней мере, выглядело то, что отделилось) и зависла над трубой давно не работающего дымохода. А потом эту каплю будто всосало в трубу. И назад из трубы ничего не вылетало. Это точно. Исчезло там и все!
А остальная эскадрилья всех этих НЛО растворилась так же внезапно, как и появилась. В городе до сих пор только об этом и говорят.
История третья.
О СТАРИННОМ РЕЦЕПТЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ СЛИВОВОГО ДЖЕМА Сладкое любят все дети. Это факт известный. Они любят сладкое только кушать и рецепты приготовления сладостей их интересуют куда меньше, чем сами сладости. Да и мы не стали бы отвлекаться на это, если бы с историей приготовления сливового джема не было бы столько связано в дальнейших событиях. Главная героиня этой истории - мама пропавшего Сеньки-крокодила, которая, естественно, тоже проживает на одной лестничной площадке с Бобом. Вся округа знает, что Сенькина мама каждый год, в одно и то же время, варит свой знаменитый сливовый джем. И об этом знают потому, что все это происходит во дворе, на одном и том же месте и по давно заведенному распорядку. Устанавливаются два столбика по три кирпича, между ними разводится костерок, на котором и будет вариться джем. Сенькина мама заявляет, что это не прихоть, а так варили джем ее мама, бабка, прабабка и все предыдущие бабки до необозримого прошлого. А именно: джем должен вариться в большом медном тазу и обязательно на костре, чтобы он попахивал дымком. И поэтому, когда наступало время, Сенькина мама торжественно устанавливала над костром большой медный таз со всем необходимым и потом долго и величественно помешивала содержимое специальной деревянной лопаточкой. А по всему двору разливался потрясающий аромат.
Когда джем был готов, она усаживалась рядом на табуреточку и отрешенно, как очень усталый человек, ждала, когда он остынет. И в какой-то, только ей известный, момент порывисто вскакивала, брала в руки таз и плавно шествовала домой.
Так было и на этот раз, в день гибели несчастной лампочки. Сенькина мама вошла в подъезд, бережно держа на вытянутых руках заветный таз с готовым джемом, одолела лестничный пролет и, когда ей оставалось подняться на самую последнюю ступеньку, в подъезд влетел Боб. Ну, а остальное свершилось за несколько секунд. Разгоряченный мыслями о предстоящем эксперименте, он не заметил Сенькиной мамы и точным броском послал свой портфель к обреченной лампочке. Завершая свой полет по заданной траектории, этот “снаряд” угодил в край таза, который, вывалившись из рук Сенькиной мамы, превратился в летающую тарелку со сладкой начинкой и благополучно “приземлился” на Бобкину голову.
А вот теперь представьте себе человека, которого в полной темноте с головой окунули в сладкую липкую жижу! То-то!
“Ослепший” Боб потерял всякую ориентацию, его носило из стороны в сторону и он не подозревал, что очутился в глубине подъезда под лестницей, где всегда была кромешная тьма, даже при живой еще лампочке. В это место давным-давно не заглядывали даже самые отчаянные мальчишки. И поэтому никто и не знал, что здесь, за кучей всякого старого хлама имеется потайная дверь, ведущая неведомо куда. В эту-то дверь и врезался Бобка всем своим телом. Дальше – больше: Боба несло куда-то по извилистой наклонной плоскости. Нет, он не падал. Он несся, как торпеда, по извилистому лабиринту, пол которого все круче уходил вниз. Бобка чувствительно ударялся о стенки то справа, то слева и продолжал свой бессмысленный бег-полет вслепую. Сколько это длилось – неизвестно. Наконец, он всем телом налетел на глухую стену и от удара потерял сознание.
Когда Боб стал приходить в себя, у него было такое ощущение, что его со всех сторон облизывают. А ноги, прямо в кедах, кто-то даже посасывал. Потом он начал различать какие-то звуки, напоминавшие урчание вперемешку с повизгиванием. И все это вместе, похоже, выражало чье-то удовольствие. И тут он ясно услыхал:
– Какой сладкий мальчик к нам пожаловал! Сплошное объедение!
– Да! Прямо пир настоящий!
Потом кто-то всхлипнул:
– Такой сливовый джем во всем дворе варит только моя мама!
Боб не мог полностью сосредоточиться на разговоре, так как было очень щекотно оттого, что ему тщательно вылизывали уши чем-то большим, теплым и шершавым. Когда ему лизнули по глазам, он открыл их, но увидеть ничего не мог из-за того, что ему облизывали лицо.
– Ребята, глядите, а ведь он очнулся! Давайте его посадим!
Бобку пытались усадить, но делали все как-то неуклюже. А когда все же прислоненный спиной к стене, Боб смог увидеть окружающее, то пришел в полное изумление от того, что вокруг были одни зверята. Но еще больше его изумило то, что они говорили человечьими и, как показалось Бобу, знакомыми ему голосами.
– Ба! Да это же Бобка! – протараторила обезьянка.
– Точно, – сказал крокодильчик, – он!
Боб вращал глазами, как обезумевший, и думал, что от сильного удара просто спятил. Но тут заговорил львенок:
– Бобка, ты не сошел с ума. Все, что ты видишь – не сон. Хотя, на твоем месте, любой бы из нас тоже подумал бы, что он рехнулся. Но мы – мальчишки из твоего двора, а ты просто счастливчик, что попав сюда, не стал, как и мы, каким-нибудь зверем, Сейчас ты все поймешь.
* * *
– Жил в нашем городе великий волшебник. Это был маг и чародей, виртуоз своего дела. Он мог все. Для него не существовало ничего невозможного. Но однажды он состарился и Совет волшебников отправил его на пенсию. Видишь: даже волшебников, даже великих, порой отправляют на пенсию. А чтобы он ничего не натворил, его и упрятали вот в это подземелье. И здесь, от скуки, он завел себе необычный зверинец – каждого мальчишку, который попадал сюда, он превращал в такого зверя, на которого, как он считал, мальчишка похож. И вот перед тобой дело его рук. Мне он сказал: “Ты, Левушка, и в самом деле похож на львенка – смелый и благородный”.
– А меня он превратил в бегемотика потому, что я добрый и всегда любил поесть. Моя мама пекла такие вкусные плюшки! Эх-хе-хе! Теперь я ем одну лишь травку.
– А меня он превратил в обезьянку, потому что я любил всех передразнивать. А петушок был самым драчливым у нас во дворе. Да ты всех нас знаешь! Например: крокодил – это же Сенька, который живет с тобой на одной лестничной площадке.
– Ой, точно! – воскликнул Боб. – Ну, факт! Сенька! Даже похож. Ведь мы его и прозвали крокодилом. Вечно нашкодит, а потом бежит плакаться, что обидели его.
– Ну, в общем, – продолжал львенок свой прерванный рассказ, – человек он был добрый, нас никогда не обижал, играл с нами, показывал всякие чудеса, добывал разные лакомства, но только домой не отпускал. Мы пытались разжалобить, говорили, что очень хотим быть людьми. Но на это он как-то загадочно улыбался и говорил: “Хочешь стать человеком – будь им!” Что он этим хотел сказать – мы и не поняли. Мы пытались его разжалобить еще и тем, что наши родители горько плачут и убиваются о пропавших детях, на что он отвечал: “Пустяки! Я об этом позаботился: кто сюда попал, о нем тут же все забывают. Уж я позаботился”.
Но с какого-то времени он стал задумчивым, ходил с виноватым видом и было заметно, что его что-то мучит. И однажды он сказал:
– Эх, пацаны, пацаны! Не довели мои забавы до добра! Я бы давно отпустил вас к людям, да вот не хотел сознаваться: забыл все свои секреты и не вспомню, как вас расколдовать. Укладывайтесь-ка на ночлег, а я буду думать. Утро вечера мудренее. Авось что-нибудь придумаю.
Ну мы и улеглись. А утром глядим – сидит он как-то странно у стола, похожий на застывшую куклу. Мы к нему – а он умер. А через какое-то время он стал прямо у нас на глазах не то таять, не то растворяться, пока не исчез вовсе. Мы тут совсем пали духом. Жили надеждой на чудо. Оно, правда, и случилось, да что толку из того? Свалился тут недавно на наши головы настоящий инопланетянин. Откуда он взялся – мы так толком и не поняли. Свалился – и все тут! Чумной какой-то, но с ним все же было весело. Влетел он сюда через дымоход в очень ярко светящемся снаряде, похожем на огромную грушу. Мы от этого свечения и глаз-то открыть не могли! Только и успели заметить, что на нас свалилась эта груша. Потом она исчезла и остался он – человек – не человек, робот – не робот, так, что-то среднее. И тут же заявил, что собирается здесь жить. Правда, сначала он долго вращал своими антеннами, все время нажимал на кнопки, которые были на нем чуть ли не со всех сторон. Видно было, что он никак не решается пойти на контакт с нами. Он то рычал как лев, то кричал петухом, то верещал как обезьянка. А мы его не понимали. У него от напряжения глаза все время меняли свой цвет, и казалось, что он сам так раскаляется, что вот-вот загорится. Все это продолжалось до тех пор, пока кто-то из нас не сказал:
– Пацаны, а он не взорвется? Ведь если он грохнет, то и нам не сдобровать! Может, водой его облить?
В общем, стали мы между собой переговариваться. Это его и успокоило. Он весь сосредоточивался на том, кто говорил, и вид у него был такой, будто он что-то просчитывает. Наконец он заговорил:
– Почему вы, особи разного вида, говорите на одном языке? Причем на языке, с помощью которого, по нашим сведениям, общаются люди? Почему вы не реагируете на язык того вида, к которому принадлежит каждый из вас?
Ну, тут мы и сообразили, отчего он вначале был таким обалделым. И когда мы все объяснили – это принесло ему огромное облегчение и он сразу повеселел. Ведь бедняга принимал нас каждого за того зверя, какого видел! Потому-то и пытался вначале говорить на языке зверей. Ну, а потом с ним было очень забавно, ведь он мог все. Катал нас по небу в своей блестящей груше – это его индивидуальное средство передвижения в атмосфере Земли. Так что посмотрели мы свысока не только на наш город, а, считай, почти на весь мир. Причем, во время полетов груша вовсе не светилась и, как мы потом узнали, была невидима с земли. А здесь, прямо на стене, он нам показывал кино про все, чего мы только ни желали. Когда нам хотелось, мы могли видеть, что делают наши родители, или что делается во дворе и в школе. А уж какими диковинными плодами он нас угощал, какими сладостями, что и волшебнику нашему и не снились! В общем, все было здорово. И все равно мы хотели снова стать мальчишками и вернуться домой. Но это было единственным, что он отказывался выполнить. Когда мы с этим к нему приставали, он начинал говорить каким-то занудным голосом:
– Я не имею никаких полномочий на этот счет. Меня послали изучать обстановку с твердым наказом: ничего не изменять на Земле. Да и вы зря торопитесь превращаться в людей. Дело в том, что человечество, по нашему разумению, все еще находится на низшей ступени цивилизации. Оно до сих пор не оправдало себя в своем развитии. И потому высшие цивилизации сейчас решают: а не ошиблись ли они в том, что предоставили в свое время право эволюции именно людям? А может, это право следовало дать другому виду, например, львам или, скажем, бегемотам? Сейчас высшие цивилизации как раз заняты рассмотрением этого вопроса и после детального изучения обстановки в живом мире на Земле будет принято окончательное решение. Так что вам лучше дождаться результата в том обличье, в котором вы есть. Все, кто будет достоин, примут участие в новой эволюции, чтобы и Земля могла через какое-то время войти в семью высших цивилизаций.
– Мы – продолжал львенок, – не очень все это поняли, но то, что он нас не освободит – вот это было ясно. И нам ничего другого не оставалось, как бок о бок жить с ним и всякий раз выдумывать новые развлечения, которые он выполнял почти безоговорочно. Но общался он с нами не постоянно, так как ежедневно куда-то улетал. После возвращения передавал отчеты по каким-то своим инопланетянским каналам связи.
Но однажды он долго принимал какую-то передачу со своей далекой планеты, был очень сосредоточен и, когда сеанс связи закончился сказал:
– Нам придется расстаться. Меня отзывают. Там, в моей инопланетянии, изменились планы. Я к вам очень привязался и мне бы очень не хотелось бросать вас на произвол судьбы. Но в моих силах очень немногое. Единственное, что я могу – это подарить вам надежду, которая заключается вот в чем: я оставляю вам вот этот необычный компьютер. Он скрасит ваше затворничество: вы будете играть в электронные игры, смотреть на мониторе мультики. Но необычность этого компьютера состоит в том, что с его помощью можно осуществлять и человеческие желания, ибо настроен он на человеческое биополе. Я повторяю: на человеческое – в этом и состоит ваша надежда. Если судьбе будет угодно, чтобы сюда попал человек, и его биополе совпадет с биополем компьютера, то он сможет управлять им. Вот этот человек и освободит вас. Да, еще несколько свойств этого компьютера: он будет выполнять желания только одного человека, который первым освоит его, он будет выполнять команды только тогда, когда этот человек будет действовать по доброй воле. Если он вас освободит, то вы должны всеё, что с вами было, хранить в тайне. Разглашенная тайна равносильна тому, что вы все сюда снова попадете в те обличья, в которых находитесь теперь. Так что играйте пока в электронные игры, смотрите мультики и ждите, и надейтесь. Это все! Прощайте!
Через несколько секунд его уже не было, и мы почти неделю живем снова одни и ищем чуда. И вот появился ты. Может, именно тебе и суждено это чудо совершить.
И Бобу показали компьютер. С виду он ничем не отличался от обычных школьных компьютеров. Ну, тех, у которых пульт управления похож на обычную пишущую машинку, а изображение на экране монитора – такого маленького телевизора. Зверята стали с нетерпением подталкивать Боба к этому агрегату, а он не знал, как к нему подступиться.
– Тоже мне – отличник учебы, – ехидно заметил Сенька-крокодил, – это тебе не ходьба вслепую – здесь ведь соображать нужно!
Боб смотрел на кнопки и не знал, что с ними делать. Он то поглаживал их, то нажимал каждую в отдельности, но компьютер молчал, даже экран не засветился.
Когда зверята поняли, в каком он затруднении, то воцарилось общее уныние.
– Ой, что с нами будет, что с нами будет! – верещала обезьянка.
Петух бил сердито крыльями то по своим бокам, то по своему красному гребешку, а крокодил пощелкал зубами и ехидно сказал:
– Кушать что-то захотелось. Петуха, что ли, слопать от досады?
– Ага, тебе бы только есть да слезы лить! – хорохорился петушок. – Нет, чтобы со всеми думать, как отсюда выбраться!
– А мне и тут хорошо! – ехидничал крокодил. – Тепло, сыро и пищи вон сколько! – показал он на всех.
– Помолчи, – слегка придавил ему челюсти бегемотик, – хотя бы не мешай людям думать.
– Тоже мне люди! – шипел сквозь стиснутые челюсти крокодил. – Гляньте на себя!
И от этих слов всем стало еще тоскливее.
– Давайте рассуждать, – сказал львенок, – надо сначала узнать, как перевести этот компьютер в режим биополя, а потом узнать: будет ли оно реагировать на Боба.
– Погодите, – сказал Боб, – ведь вы на нем играли и смотрели мультики а это значит, что он работает в обычном режиме и где-то должна быть кнопка перевода в режим биополя.
– Ой, точно! Я вспомнил! – сказал бегемотик. – Когда наш инопланетянин говорил о биополе, он держался за этот рычажок! А вот и стрелка, которая показывает, что его можно переключать. Попробуй, Боб!
Боб переключил рычажок, и сразу же на экране замелькало слово: “Биополе. Биополе. Биополе…” Но дальше, что же дальше? Опять загвоздка. Боб чувствовал себя почему-то виноватым не только перед ребятами, но и перед всем миром за свою беспомощность и только смог выдавить из себя:
– А может, это биополе на меня не реагирует?
Но в это мгновение он проносил руку над клавиатурой, и – о чудо! – Боб почувствовал какое-то покалывание в пальцах.
– Пацаны! – завопил он. – По пальцам шарахает, значит живем!
Ликование и вопли сотрясали своды подземелья. Но когда все нарадовались всласть и немного угомонились, тут же снова приуныли, ибо пока еще не добрались до окончательного понимания: как же все-таки заставить компьютер выполнить обещанное желание.
Рассудительный львенок сказал:
– Главное – ясно, что компьютер откликается на Бобкино биополе. Значит, чудо произошло и мы будем освобождены. А раз, Бобка, тебя по пальцам шарахнуло, значит, продолжай щупать, и биополе само подскажет, что делать.
Боб стал поглаживать кнопки и обратил внимание на то, что от одной из них покалывает наиболее ощутимо и решил ее нажать. На экране монитора тут же замелькала новая надпись: “Назовите желание! Назовите желание! Назовите желание!”
– Ура! – хором закричали мальчишки. А Бобка уже нащупывал новую кнопку. И когда он почувствовал снова сильное покалывание, сказал:
– Хочу, чтобы ребята снова стали мальчиками и чтобы мы все оказались в своем дворе.
И Боб нажал кнопку.
Нет, нет, не было ни сверканья молний, ни раскатов грома – вообще никаких звуковых и световых эффектов. А просто сразу же после нажатия на кнопку все превратились в стайку мальчишек, стоящих посреди своего двора. И, пока все еще были в некотором оцепенении, Левушка – он же бывший львенок – сказал:
– Ребята, у всех у нас было только одно самое большое желание и оно свершилось. А о машине желаний нам всем нужно позабыть, чтобы снова не оказаться зверушками в подземелье, из которого мы наконец выбрались. Я думаю, что все вы помните завет инопланетянина. А Бобка пускай сам решает, когда и зачем пользоваться компьютером – не маленький! Но для верности давайте поклянемся молчать.
Ребята поклялись и разбежались по домам.
* * *
Сенька-крокодил жил в большой квартире с родителями и дядей Вовой – маминым братом. Он очень гордился этим родством. Ведь дядя Вова был еще недавно знаменитым спортсменом в их городе. И не просто спортсменом, а мастером спорта и чемпионом области.
Когда дядя Вова легко и красиво нес свое могучее тело по улицам родного города, все мальчишки в восторге застывали с открытыми ртами и глядели ему вслед. А в те редкие случаи, когда он брал своего племянника, Сенька становился предметом всеобщей зависти. Но дядя Вова так редко одаривал Сеньку такой радостью, так редко! Когда в те счастливые минуты с ним, как с равным, здоровались дядивовины друзья – Сенька просто млел от восторга общения с выдающимися спортсменами области, а уж когда это видел кто-нибудь из мальчишек!.. Да что тут говорить! Но все это было крайне редко. Дядя Вова, хоть и был уже спортсменом на заслуженном отдыхе, но пока еще купался в лучах своей былой славы. Он вечно где-то пропадал, возвращался поздно и от него всегда пахло духами и вином. Но случались у дяди Вовы, как он их сам называл, ленные дни, когда он никуда не уходил. Обычно Вова томно возлежал на тахте, занимая собой почти всю комнату. Он мечтательно смотрел в никуда и только изредка мечтательно изрекал:
– Эх! Мне бы машину желаний! Я бы!..
Он никогда не завершал этой фразы и только по его мечтательному виду можно было догадываться, как далеко уносился Вова в своих грезах.
Однажды в их город приехали гонщики, и на стадионе давали представление “Автородео”. Попасть туда было просто невозможно. Сенька умолял, просил, ныл, угрожал, заискивал, но у Вовы все не находилось времени сводить племянника на стадион. До окончания представлений оставались считанные дни. Сердце у Сеньки просто разрывалось. И когда, в очередной из ленных дней, дядя Вова произнес свою знаменитую фразу, Сенька-крокодил не выдержал и сказал:
– Если ты отведешь меня на “Автородео”, я покажу тебе человека, у которого есть машина желаний!
Во всем виде Сеньки было что-то такое, что заставило дядю Вову тут же ему поверить. Лень улетучилась мгновенно. Огромное тело взметнулось, как легкий шарик. Он прижал племянника к стулу и выдохнул:
– Выкладывай!
И Сенька-крокодил, нарушая клятву, данную друзьям, все и выложил.
Этот день был для Сеньки звездным днем. Они с Вовой побывали на “Автородео”, потом в Луна-парке, потом ели мороженое огромными порциями и даже пили пиво с Вовиными друзьями. И весь день Вова держал свою ладонь на плече у Сеньки. Когда они возвращались домой, дядя Вова ненадолго зашел в ЖЭК. А на следующее утро на двери ЖЭКа появилось объявление:
ПРИ ЖЭКЕ НАЧИНАЕТ
РАБОТАТЬ СЕКЦИЯ КАРАТЭ. ПРИНИМАЮТСЯ ТОЛЬКО МАЛЬЧИКИ
12-ти ЛЕТ И ЖИВУЩИЕ ТОЛЬКО В ЭТОМ ДВОРЕ. СЕКЦИЮ ВЕДЕТ ТРЕНЕР-ОБЩЕСТВЕННИК,
МАСТЕР СПОРТА ВЛАДИМИР КАРАТЕЕВ. ЗАПИСЬ В СЕКЦИЮ – СЕГОДНЯ. И конечно же, к обеду уже все мальчишки 12-ти лет, в том числе и Бобка, стали членами секции каратэ.
В принципе, дядя Вова был добрым и свойским человеком. Просто длительный отрыв от реальной жизни, когда за него думали и все делали другие, теперь не позволял ему найти дело по душе, а значит, не позволял иметь средства для такой жизни, к которой Вова уже здорово привык. Вот он и стал мечтать о машине желаний, чтобы легко и без проблем продолжать привычное существование. А так как он был свойским человеком, ребята к нему быстро привыкли и даже полюбили.
И вот, через какое-то время, после тренировки, когда ребята окружили его, он громко и будто между прочим спросил:
– А кто из вас читал в газетах о катастрофе в Бермудии?
Ребятам как-то неловко было сознаться, что они и страны-то такой не знали и потому-то все просто выжидательно смотрели на Вову, а он, после паузы, продолжал:
– Ох и беда свалилась на эту несчастную страну! После мощнейшего извержения вулкана Катабабаха погибло почти все взрослое население. Остались только дети. Они, по счастливой случайности, все были в летних лагерях, которые находятся далеко от вулкана. Туда бермудийцы каждый год вывозят своих детей на отдых. Вот и получается, что в Бермудии дети остались без помощи взрослых. Те немногие взрослые, что были с ними в лагерях, не в состоянии прокормить столько детей. Вот беда! И я знаете что подумал? Вот было бы здорово помочь маленьким бермудянам!
– Но как им помочь? – сокрушенно спрашивали ребята.
– Я и сам не знаю. Просто я иногда фантазирую и сегодня подумал: “Эх, если бы у меня была машина желаний! Я бы…”
Вова привычно оборвал свою крылатую фразу и медленно пошел домой. Он шел, будто ничего не замечая, но отлично слышал у себя за спиной одинокие мальчишечьи шаги. И тут, вроде бы ненароком оглянулся и увидел, что за ним нерешительно идет Бобка.
– Тебе чего, Боб? – как бы удивившись, спросил Вова.
– Дядь Вова, – запинаясь начал Боб, – у меня есть такая машина.
– Что ты, Бобка? Я пошутил, теперь ты шутишь?
– Я не шучу! Пойдемте, я вам покажу эту машину.
И дядя Вова увидел, наконец, предел своих мечтаний. Но от Сеньки он знал все и не торопился, ведь без Бобкиного желания она не заработает. А Боб, горя нетерпением помочь юным и несчастным бермудянам, не дожидаясь, когда Вова его попросит об этом, объявил:
– Желаю с дядей Вовой оказаться в Бермудии! Прямо сейчас!
И стал щупать кнопки. Но ни одна из них не реагировала на его призыв. Он еще несколько раз попробовал – нет результата!
– Кажется, машина сломалась! – Огорченно обратился он к Вове.
Вова сразу сообразил, в чем дело:
– Не огорчайся, Боб, все в порядке! Дело в том, что Бермудия – это совершенно новое название страны, и когда собиралась машина, такого названия еще не было. Вот она и не реагирует. Просто нужно ехать в Москву, в посольство Бермудии и оказать ему крупную финансовую помощь. А все остальное они сделают сами.
Бобу очень не терпелось проверить работоспособность машины, и не успел Вова закончить свою мысль, как Боб уже приказал машине перенести их в Москву, в посольство Бермудии. И тут же они оказались в Москве, на Красной площади, где никакого посольства и в помине нет. Бобка снова расстроился: машина хотя и сработала, но не до конца. А Вова сказал:
– Ты очень торопишься, Бобка! Ты приказывай машине только тогда, когда я сам точно скажу тебе желание. А то, что мы не попали в посольство, то так и должно быть. Все посольства засекречены. Сначала его нужно разыскать, затем добиться приема у секретаря и изложить суть дела, а он назначит встречу с послом. Вся эта процедура длится довольно долго. Так что запасись терпением. А теперь сделай так, чтобы мы с тобой оказались в самом лучшем номере самой лучшей гостиницы и с некоторой суммой денег, чтобы за все расплачиваться. И пока ты будешь знакомиться с достопримечательностями Москвы, я займусь поисками посольства.
* * *
В роскошном номере гостиницы Вова огляделся, освоился и заказал обильный обед. После обеда отдохнул, оделся, сунул в карманы несколько подаренных машиной пачек денег и, сказав Бобке: “Не скучай и веди себя хорошо!” – исчез.
Вернулся он очень поздно, когда Бобка уже спал. Вернулся усталый, довольный, и от него пахло духами и вином. Проспал до обеда и на немой вопрос своего спутника доложил:
– Ну, скажу тебе, Боб, и акулы же эти капиталисты! Посольство я кое-как разыскал, так пришлось оплатить крупную пошлину лишь за то, чтобы записаться на прием к секретарю. Надо же – ты идешь к ним, чтобы оказать им помощь, а они с тебя – пошлину! Ну, мироеды! Ну, ничего, я им все выскажу! В общем, Боб, я им все денежки и выложил. Так что закажи, браток, еще. Не с пустыми же руками идти на прием к этому чертовому секретарю. Ну а ты не скучай, знакомься с Москвой, а я пошел во имя детишек Бермудии.
На этот раз Боб его дождался, Вова явился в хорошем расположении духа и от него пахло духами и вином.
– Дал я им перцу! Все высказал, как на духу! У вас, говорю, там детишки одни, а вы здесь баррикады настоящие устроили для тех, кто всей душой жаждет оказать вам самую бескорыстную помощь. Секретарь долго меня успокаивал, благодарил за наш с тобой благородный порыв, извинялся и все такое. В общем, мы с ним договорились, что прежде, чем я встречусь с послом, несколько дней провести переговоры с разными там предпринимателями, которые поставляют детские вещи и всякое такое, и закупить у них крупные партии товаров для бедных детей Бермудии.
* * *
На протяжении целой недели Вова вел нелегальные переговоры с представителями деловых кругов, заключал сделки на поставку товаров для детей Бермудии, возвращался поздно и от него, как всегда, пахло духами и вином. И вот, наконец, он сказал:
– Боб, сегодня благодарный посол Бермудии дает в честь нас с тобой грандиозный прием в посольстве, на котором я вручу ему наш с тобой взнос, в дело спасения несчастных детей Бермудии. Я очень сожалею о том, что там тебя не будет и посол не сможет пожать твою благородную руку от имени всех несчастных детей Бермудии. Все дело в том, что по конституции этой страны детям до шестнадцати лет строжайшим образом запрещается присутствовать на посольских приемах. И, к сожалению, даже для тебя нельзя сделать исключение. Но зато скоро из Бермудии придет на твое имя высшая награда этой страны. Ну, а теперь я пошел. Потом все расскажу.
И, захватив с собой деньги для передачи послу, Вова ушел, весь такой ладный и красивый, в великолепно сидящем на нем смокинге.
На этот раз Боб его возвращения не видел, так как давно уже спал, а проснувшись, услыхал, как Вова опять куда-то подался. К обеду он вернулся весь сияющий, взял Бобку за плечи и подвел к окну.
– А ну-ка, глянь, что подарил нам с тобой в знак благодарности посол Бермудии!
Внизу у подъезда стояла великолепная сверкающая машина иностранной марки.
– Сейчас я ненадолго съезжу в одно место, вернусь, и мы поедем с тобой кататься по Москве.
Но покататься Бобке на этот раз не пришлось. Вернулся Вова не один, а с красивой, хорошо одетой женщиной.
– Боб! С тобой лично хочет познакомиться жена посла Бермудии и пожать твою руку в знак глубокой благодарности. Кроме того, я хочу попросить тебя об одном деле. А оно вот в чем: секретарь посольства начал затевать против этой женщины политическую интригу. Ей нужно по телефону предупредить своих сторонников в Бермудии. Но из посольства или из другого места она сделать этого не может. Поэтому она хочет поговорить отсюда. Но разговор очень секретный и она просит тебя отлучиться на пару часов. Ну, сходи в цирк, или еще куда. А покатаемся мы с тобой завтра.
Но и завтра покататься им не пришлось. К обеду в номер ввалилась целая ватага женщин и мужчин, которых Вова представил как членов добровольного общества спасения детей Бермудии. Они долго и шумно обедали, танцевали, смеялись и очень поздно разошлись. Вова пошел их провожать, а Бобка, наконец, смог уснуть.
* * *
Со следующего утра Вова исчез. Три дня Бобка бесцельно бродил по Москве, а на четвертый, совсем случайно, обнаружил свою пропажу. Великолепный дядя Вова без великолепной своей шевелюры, в компании нескольких мужчин, из тех, кто был накануне у них в гостях, понуро подметали тротуар под присмотром милиционера.
Когда он увидел Боба, восторгу его не было предела.
– Боб! Спаситель мой! Как здорово, что ты меня нашел! Тут, понимаешь, какое дело: мы всем обществом спасения детей решили провести у посольства Бермудии митинг солидарности. Мы как из гостиницы тогда вышли, так прямо к посольству и направились. А милиция нас не так поняла. Где, мол, разрешение, то, да се… В общем, присудили всем нам по 15 суток. Так что давай, родной, тащи машину, и пусть справедливость восторжествует!
* * *
И Вова оказался на свободе. Но с тех пор в душу Боба стали закрадываться серьезные подозрения по поводу посольских дел дяди Вовы. А после того, как он точно выяснил, что никакой Бермудии не существует, он решил пойти на хитрость. Когда Вова в очередной раз попросил денег на спасение несчастных бермудят, Боб сказал:
– Дядь Вов, а машина взбунтовалась. Сегодня она выдала информацию, что будет выдавать деньги только за конкретно сделанное доброе дело для детей. Я подумал, что деньги нам скоро понадобятся и договорился с одним детсадом о ремонте и покраске всех деревянных сооружений: забора, скамеек, беседки и всего остального. Так что давай завтракать и за дело!
И началось. Каждый день, как на работу, дядя Вова уходил в очередной детсад, благо их в Москве немало. Теперь по вечерам от него пахло землей, деревом и краской. Через какое-то время он так пристрастился к этому делу, что перестал просить денег. Он ведь, по сути, был добрым и свойским человеком. Поэтому быстро привязался к детишкам, а они полюбили его. В свободное от работы время он собирал их вокруг себя и разучивал с ними свою любимую песню “Зачем вы, девочки, красивых любите?” И когда в Москве проводился смотр художественной самодеятельности детских садиков, то оказалось, что все садики приготовили одну и ту же песню. И вместо смотра пришлось организовать один сводный хор, которым руководил дядя Вова. Боб, глядя на то, как огромный дядя Вова вдохновенно дирижирует оравой маленьких сорванцов, понял, что наш новоиспеченный дирижер созрел для добрых дел и вечером, когда Вова немного остыл от восторга и творческого порыва, сказал:
– Дядь Вова, прочел я сегодня в газетах ошеломляющую новость: оказывается, была получена дезинформация относительно взрослого населения Бермудии. Дело в том, что во время извержения вулкана все взрослое население страны находилось далеко от мест, пострадавших от него. Все были на уборке главной в этих местах сельхозкультуры – говорухи (при этом слове Вову всего передернуло – видать, на одном из посольских приемов он переусердствовал, лакомясь этой самой говорухой). Поэтому все взрослое население Бермудии вернулось к своим деткам. И значит, мы можем смело завершить свою благотворительную миссию и возвратиться домой. И, так как через несколько минут мы будем уже дома, я бы хотел выполнить ваше самое заветное желание.
Дядя Вова выпалил не задумываясь:
– Хочу, чтобы у нас в городе был самый прекрасный и самый большой детский сад. И чтобы директором этого детского сада был я!
Желание дяди Вовы, который вскоре стал одним из очень уважаемых в городе воспитателей, Владимиром Ивановичем Каратеевым, конечно же, было исполнено.
* * *
Расставшись с дядей Вовой, Бобка решил повидаться с ребятами. Но куда бы он ни зашел, дома никого из ребят не оказывалось. Более того, Боб ясно чувствовал, что, когда он спрашивал то одного, то другого, на него смотрели с удивлением: мол, мальчик такой тут не живет! Тогда Боб пошел на хитрость. У Левушкиных родителей он спросил:
– Простите, мальчик Лева здесь живет?
– Что ты, сынок, у нас такого никогда не было!
И тут Боб понял все: и загадочное поведение дяди Вовы, и это исчезновение ребят. Значит, кто-то выдал тайну дяде Вове и, естественно, они снова оказались в подземелье.
Ох, как же соскучился Бобка по папе с мамой! Но там, в подземелье, снова тоскуют его друзья, и, кроме Боба, никто их не выручит. Да и сам Боб может попасть к ребятам только с помощью своего аппарата, а там, как сказал инопланетянин, аппарат перестанет действовать. Но оставить ребят одних Боб просто не мог, хотя пока не знал, чем он может им помочь. Бобка настроил компьютер, нажал нужную кнопку и …
* * *
Здесь, в подземелье царило полнейшее уныние. Зверята, сбившись в углу, жались друг к другу и жалобно скулили, каждый на свой лад. Лишь Сенька-крокодил лежал у противоположной стены, и, невзирая на его крокодильское обличье, было заметно, что вид у него очень виноватый. Бобке стоило только глянуть на эту картину, и сразу стало ясно, кто выдал их общую тайну.
Появление Бобки вызвало всеобщее оживление, будто очнулись от спячки. Боб снова появился перед ребятами, как луч надежды.
– Привет, мужики! – нарочито бодро сказал Боб. – Я пришел к вам, чтобы внести сюда свежую струю. Слабонервных прошу оставаться на местах, оптимистам жму их мужественные руки, хлюпикам обещаю поддержку, слабым – защиту.
– Бобка, – сказал львенок, – опять чудо, что ты здесь, хотя я не сомневался, что ты все поймешь и не бросишь нас. Выход есть, и нужен был только ты, чтобы помочь нам выбраться из этой тюрьмы.
– Я очень рад, если это так, – ответил Боб. – Но ведь ты сам говорил, что аппарат не сделает вас людьми во второй раз.
– Погоди, сначала меня послушай! Мы здесь, уже после того, как попали сюда снова, почти два месяца. Так что было время подумать. И у меня есть целый план освобождения. Но для этого был нужен именно ты. Выслушай меня внимательно и все поймешь. Помнишь, когда ты первый раз попал сюда, я тебе говорил, что волшебник любил одну поговорку: “Хочешь стать человеком – будь им?” Я долго думал, что он этим хотел сказать. Да так и не понял. Зато я вспомнил другое. И ребята помогли по слову восстановить вот что: у нашего волшебника есть в городе брат.
– Да, да, да, – затараторила, перебив львенка, обезьяна, – он еще называл его “Гришка-шельмец” и еще “недоучка, баламут и комедиант”.
– А я помню, – вмешался в разговор бегемотик, – как он ворчал: “На что дурак сменял наше волшебное дело? На захудалое шапито. Клоун несчастный!”
– Ребята! – закричал Боб. – Так шапито – это же цирк! И клоун Гриша там есть. Ведь мы все его не так давно видели!
– До этого и мы здесь уже додумались, – продолжал львенок. – Более того, вспомнили, как волшебник однажды обронил фразу: “Гришка бы из вас людей сделал!” Что это означает, мы не знаем. Но, возможно, клоун Гриша владеет каким-то секретом, и вся задача состоит в том, чтобы добраться до этого самого Гриши? По крайней мере, хоть какая-то надежда. А чтобы отсюда выбраться, нужен был ты, Боб.
– Я-то здесь, – как-то разочарованно сказал Боб, – но ты ведь сам говорил, что компьютер снова не сработает.
– Это не так, – сказал львенок. – Я думал, что мы больше никогда здесь не очутимся и потому недоговорил всего одной фразы, сказанной инопланетянином: “Если вы снова окажетесь в подземелье, компьютер сможет выполнить всего одну вашу просьбу, если эта просьба не связана с превращением вас в людей”. Я думаю, что ты теперь понял, что с помощью компьютера мы сможем добраться до Гриши, ну а там…
* * *
На арене городского цирка клоун Гриша давал свою очередную репризу. Две старые болонки, чей возраст давно перевалил за пенсионную черту, что-то вяло изображали под его команды. И видно было, что все это скучно и публике и самому Грише. Даже самые наивные малыши не могли выдавить из себя даже кислой улыбки. Глядя на всю эту картину, скорее хотелось плакать. Клоун Гриша заметно постарел и весь его юмор улетучился вместе с улетевшей бодростью. В общем, все это выглядело так: Гриша и его дряхлые партнеры вяло работали, публика пыталась вяло аплодировать, и даже оркестр вяло играл какую-то совсем вялую музыку. И в это самое время, как снег на голову, на арену свалился Бобка со своей компанией. Сенька тут же ловко щелкнул челюстями, и обе болонки прекратили свою сценическую карьеру навсегда. Дядя Гриша, оказавшись между Сенькой и львенком, даже не шевельнулся и застыл на месте, будто в него выстрелили порцией газа нервно-паралитического действия. Дремавшая публика, считая, что все это заранее задумано, оживилась и стала громко аплодировать. Но дальше на арене ничего не происходило. Гриша оставался стоять, как парализованный, а ребята не знали, что делать. Ведь их появление на сцене было неожиданным и для них самих. Первым нашелся Бобка, когда публика начала уже свистеть и улюлюкать. Он подошел к микрофону и сказал, что это хорошо дрессированные звери и они могут выполнить любую команду.
И тут началось настоящее представление, какого в цирке давно никто не видел. Гриша постепенно стал приходить в себя, а когда понял, что звери способны выполнить любую его команду, он как будто проснулся после вековой спячки. Он становился все веселее и изобретательней. Да и ребята вошли во вкус и вытворяли на арене такое, что публика буквально ревела от восторга. А уж когда все хором стали петь человеческими голосами звонкие пионер–ские песни, казалось, что купол цирка вот-вот рухнет. В общем, в этот вечер другим артистам цирка, которые еще не успели выступить, появиться на сцене было уже не суждено. Бобку и его друзей не отпускали, а Гриша был просто в ударе – сегодня он праздновал свой звездный час.
А когда, наконец, отшумели бурные аплодисменты и прочие восторги и угомонившаяся публика дала возможность новоявленным артистам покинуть манеж, клоун Гриша, счастливый, но смертельно уставший, поплелся во главе своей команды в свою маленькую гримерную, которая служила ему еще и пристанищем, так как другого дома у него не было. Это была маленькая захламленная комнатенка, куда друзья еле протиснулись и кое-как разместились.
Гриша хотел рассказать Бобу, какие блистательные гастроли по всем городам и странам их ожидают, но у него не хватало сил даже на слова и он молча полудремал в потертом ветхом кресле. Бобка воспользовался этой паузой и все выложил Грише о себе и о ребятах.
Гриша встрепенулся, как от удара электрическим током. В одно мгновение полетели к чертям все его замечательные планы. Боже мой, какую прекрасную картину будущего он успел уже себе нарисовать! И эта, вспыхнувшая в нем, такая неожиданная и прекрасная надежда растаяла без следа. Он снова обмяк, опустился в кресло, закрыл глаза и, казалось, что он просто умер. Но из-под век текли горькие слезы разочарования. Ребята от жалости просто оцепенели. Потом окружили Гришу со всех сторон и стали его гладить и успокаивать. Наконец, он вздохнул, открыл глаза, оглядел их с какой-то неописуемой грустью и сказал:
– Я уж было поверил, что ко мне вернулась молодость. Но это бывает только в сказках. А сказки я умел творить лишь тогда, когда учился в школе волшебников. Но увы, это было так давно! И не будем больше об этом. Давайте думать, как вас выручать. Хотя чего тут, собственно, думать? Когда-то, очень давно, мой братец мне для развлечения подарил вот это большущее зеркало, – Гриша, показал на большое старое трюмо, которое стояло в углу комнаты. И сказал: “Если хочешь узнать, чего стоит тот или иной человек – подведи его к зеркалу. Если человек – дрянцо, в зеркале не будет никакого отражения”. Благодаря этому зеркалу я узнал много хороших людей. Я узнал и тех, с кем не стоит иметь дело.
– Дядя Гриша, – сказал Боб, – все это очень интересно, да только не очень понятно, как выручить ребят?
– А ты не забегай вперед, – раздраженно сказал дядя Гриша, – не забегай! Всему свое время. Вот подойди к зеркалу!
Боб заглянул в зеркало и, к своей радости, увидал свое, немного испуганное лицо.
– Вот видишь, у тебя все в порядке. С тобой можно хоть в разведку. Но это и без зеркала видно. А вот их мордахи в зеркале не отразятся только потому, что они сейчас вовсе и не люди. А ну, шпана, – подзадорил он зверят, – поглядитесь!
Зверята с надеждой кинулись к зеркалу, но оно было чистым, как будто в него сейчас никто вовсе и не гляделся. Все разочарованно вздохнули и
всеобщее уныние разлилось по Гришиной комнатенке. – Дядя Гриша! Не томи! – одновременно, будто сговорившись, запричитали ребята.
Гриша окончательно понял, что ребят ничем не удержать.
– Да я и не томлю. Просто рассказываю все по порядку. Как-то очень давно меня посетил мой дорогой братец. Сначала он долго бранился по поводу того, чем я занимаюсь. Потом разговор как-то перешел на зеркало. Я говорил: мол, вот хорошо, что я с его помощью могу распознавать людей и, мол, было бы здорово, если бы с помощью этого зеркала можно было бы еще и делать людей людьми.
– Для нас, волшебников, это вообще пара пустяков. Но ты ведь не хотел учиться нашему благородному ремеслу. Ну, да бог с тобой! Если уж тебе так хочется – дам я твоему зеркалу такую силу. Но только человек может стать человеком не за здорово живешь. Зеркало ему только поможет, а право быть человеком каждый должен заработать себе сам. – Вот что сказал мой братец.
– Дядя Гриша, но нам-то что делать?
– Опять торопитесь. Я ему тоже задавал вопрос: как, мол, все-таки пользоваться зеркалом?
– Сделаешь так, – сказал он, – если человек не увидит в зеркале своего отражения и, узнав, в чем дело, сам захочет измениться, скажи ему: “Хочешь стать человеком – будь им! Хочешь, чтобы душа твоя соответствовала твоему человеческому облику – очищай ее добром и светом. А для этого пройди круг испытаний. Уйди тем, что ты есть, а вернись человеком”.
– Дядя Гриша, – сказал львенок, – опять одни загадки! Где этот круг и что надо делать?
– И куда идти? – добавил бегемотик. – И вообще, как мы узнаем, правильно ли мы действуем и когда, наконец, будет результат? Когда мы станем людьми?
– Хотел я все рассказать не торопясь. Хотел с вами еще побыть. Да вижу: нетерпение ваше просто кипит. Так что – Бог с вами! Ступайте! Все равно вам нужно будет сюда вернуться, и теперь слушайте: вам нужно выйти из города на восток, сделать круг испытаний и вернуться с западной стороны. Тот, кто отразится в зеркале, тот и стал человеком, а кто нет – начинай все с начала. Ну, и чтобы вы не сбились с пути, с вами будет волшебный голос. Он будет произносить лишь одну фразу: “Не туда!” Что будет означать: либо вы не туда идете, либо не то делаете. Но покуда он молчит – делайте что хотите и идите, куда глаза глядят. Правда, давненько я никого не провожал, что-то перевелись в последнее время охотники идти на круг испытаний. Поэтому, давайте сначала проверим голос: идите не в дверь, а на стенку.
Ребята кучкой двинулись к стене, и тут зычно пророкотало:
– Не ту-у-да-а!
– Ну, порядок, – сказал Гриша, – с Богом, счастливого пути! И пусть повезет вам! А я буду ждать.
И ребята тронулись было в путь. Но тут их догнал Гриша.
– Вот, – сказал он, – совсем забыл, возьмите с собой вот эту сумку. Не смотрите, что она пустая, зато волшебная. Это вам от меня. Если в пути, в трудную минуту, понадобится весло для лодки, или топор, или спички, чтобы развести костер, достаточно опустить в сумку руку и там окажется нужный вам предмет.
И они распрощались. Отойдя немного, звери обратились к Бобу:
– Боб, а ты куда? – спросил львенок.
– Куда, куда! – закудахтал петух. – Да мы без него, как без рук!
– Да и в самом деле, Бобка, – сказал бегемотик, – рук-то у нас нет!
– Вы чего, пацаны? Я и не думал вас бросать! Уж дохлебаем все вместе.
– Ур-р-ра! – завопила обезьяна.
Остальные благодарно молчали.
* * *
Сначала все двигались, стараясь как-то ориентироваться на восток. Но потом увлеклись и дорогой и разговорами, и уже не думали о направлении, а шли куда глаза глядят, зная, что голос их все равно остановит, если они пойдут не туда. И так они добрались до окраинных кварталов города. Здесь были дома старой застройки, но иногда попадались и совершенно новые многоэтажные. Возле старого трехэтажного дома толпились люди. Одни беспорядочно суетились, другие что-то кричали, размахивая руками. Но все смотрели вверх. Когда ребята глянули туда же, все стало понятным: из окна второго этажа вырывалось пламя, а на балконе горевшей квартиры испуганно застыл ребенок лет трех. Пожарных еще не было, и люди растерянно метались в поисках лестницы, так как в подъезд войти было невозможно: горела деревянная лестница. В общем, пылал весь подъезд. Боб сказал обезьянке:
– Олежка, заберись по карнизу на балкон, а я достану из сумки большое полотнище, мы растянем его и ты с ребенком прыгнешь. А то, пока найдут лестницу, загорится балкон. Давай, это совсем не высоко.
Ребята с надеждой смотрели на Олега.
– Да вы что, сдурели? Я же не настоящая обезьяна, и, кроме того, я с детства боюсь высоты.
Пока они препирались, куда-то исчез львенок. И вдруг, откуда-то сверху раздалось:
– Пацаны, готовь полотнище!
Все глянули вверх. На балконе третьего этажа соседнего подъезда готовился к прыжку на балкон, где был ребенок, Левушка.
– Ты что?! – завопили ребята. – Промазать можно!
Но львенок уже успел прыгнуть. Все, кто это видел, даже ахнуть не успели, а львенок уже держал малыша зубами за шиворот. Он готов был прыгнуть вниз, а ребята от растерянности даже не успели открыть сумку, чтобы достать оттуда полотнище. В это время рухнула балконная дверь, и огонь вырвался наружу. Толпа ахнула.
– Прыгай на меня, – закричал бегемотик, – я мягкий! Прыгай!
Львенок прыгнул на бегемотика, спружинил ногами и спрыгнул на землю. Тут загудели прибывшие пожарные машины, все стали расступаться и в суматохе о ребятах и забыли. А они, не тратя времени, пустились в дальнейшую дорогу. Голос молчал, значит: все в порядке, все делается верно.
Было далеко за полдень. Ребята углубились в лес. И тут Бобка обратил внимание на то, что бегемотик все время отстает, а подойдя ближе, увидал, что из глаз у него текут слезы. Бобка и без слов догадался, в чем дело. Ведь во время пожара львенок прыгнул ему на спину с приличной высоты и спина у бегемотика явно болела. Кроме того, ноги у него короткие и он не мог хорошо спружинить, когда львенок оказался на нем. Ему было больно, но он все время молчал, и теперь, от усталости, боль сказывалась еще больше.
– Нужно передохнуть, – сказал Бобка. – Бегемотику совсем плохо.
– Нужно, так нужно, – ответил львенок. – Да где это сделаешь, если мы забрались в сплошной бурелом? Надо отсюда выбраться, а уж там и отдохнем. А тут впереди еще настоящий завал. Может, попробуем обойти?
– Давай. – Сказал Бобка.
Но только они повернули в сторону от завала, как над головами прогремело:
– Не ту-да!
И куда бы они ни поворачивали – голос не унимался.
– Он требует, чтобы мы разбирали завал, – устало сказал бегемотик.
– Буду я еще завал разбирать! – фыркнул Сенька-крокодил и испарился где-то под нагромождением упавших деревьев, наверное, вспомнив, что он большая ящерица и способен проползти где угодно.
– А мы что – хуже? – воинственно проверещала обезьянка и с завидным проворством стала забираться на завал.
– Имеющий крылья – да взлетит! – прокудахтал с вызовом петух, и в самом деле взлетел вслед за обезьянкой.
– Эх-хе-хе! – угрюмо пророкотал бегемотик и первым стал сдвигать деревья с дороги. Бобка с львенком последовали его примеру.
К вечеру еле управились и вышли к берегу реки. Там, на лужайке, изрядно отдохнувшие, крокодил, петух и обезьянка беззаботно резвились. Бегемотик добрел до воды, плюхнулся туда и заснул. Боб и львенок улеглись под кустом и тоже забылись от усталости. Накатилась ночь, и давайте оставим наших путешественников до утра.
* * *
Ах, детство, детство! Сколько же в тебе нерастраченной бодрости и силы! Какой неиссякаемый источник энергии таится в тех, кому ты принадлежишь! Короткой летней ночи хватило на то, чтобы с приходом нового дня и следа не осталось от той усталости, которая еще вчера вечером свалила с ног наших героев. Даже будить никого не пришлось. Все, как по команде, бросились в воду и стали плескаться. Никто никого не упрекал за вчерашний день, и меж ними царил мир и полное благодушие.
– А не пора ли в путь, дети подземелья? – сказал Боб, глядя, как скорбно наблюдают за купанием представители неводоплавающей части населения планеты – петух и обезьянка.
Когда все собрались на берегу, бегемотик спросил:
– А в какую сторону двинем?
– Наверное, вдоль реки – искать брод, – сказал львенок. – И чего вообще рассуждать – голос сам подскажет. Для начала двинем влево, там, похоже, есть мост.
И все двинулись влево, вдоль берега. И тут снова, как уже было, куда ни повернут – все одно и то же:
– Не ту-да! Не ту-да! Не ту-да!
– Да он хочет, чтобы мы перебирались на тот берег вплавь! – в панике верещала обезьянка. – Он что же, погибели нашей хочет?
– Вплавь, так вплавь! – самодовольно оскалился крокодил. – Вплавь, так вплавь! – и он прямо с берега плюхнулся в воду и, как торпеда, помчался туда, где еле виднелся противоположный берег.
Бобка, львенок и бегемотик стали медленно входить в воду, решая на ходу: кто повезет на себе обезьянку, а кто петуха. Но ни тот, ни другой не стали долго ждать. Обезьянка облюбовала буйную гриву львенка, а петух прыгнул на спину бегемотика. Обезьянка устроилась почти на голове львенка, и тому было очень трудно держать голову над водой. Мало того: петуху было скользко на мокрой спине бегемотика и он, не долго думая, взлетел и уселся на шею обезьянке и намертво вцепился коготками в ее шерстку. Львенок буквально захлебывался, но перепуганные насмерть и потерявшие всякое соображение обезьянка и петух не сделали ни одного движения, чтобы хоть как-то облегчить положение львенка. Видя это, бегемотик подставил под морду льва свой круп так, что теперь голова львенка была приподнята над водой. А Бобка, как мог, подталкивал его сзади.
Вот так эта странная флотилия, медленно продвигаясь, с грехом пополам достигла берега. А там, на песочке, под ярким солнышком, нежился крокодил, и по всей его довольной позе было видно, что никакие угрызения совести не могут пробиться сквозь его толстенную кожу. Более того, глядя на комичные позы обезьянки и петуха, он ехидно заметил:
– Рожденный лазать – проплыть не сможет!
Но остальные участники заплыва были мало расположены к крокодильему юмору и каждый молча, по-своему, приходил в себя от очередного испытания: кто пытался отдышаться, а кто избавиться от пережитого страха.
Но через какое-то время Бобка все же сказал:
– Ну, пацаны, – свою речь он относил к крокодилу, обезьянке и петуху, – с вами каши не сваришь. Ведь на испытания вы все пошли сообща. А тут кое-кто отлынивает… – Но, видя кислые физиономии тех, к кому он обращался, Бобка расхотел говорить дальше. Он только добавил: “Двинули!”
* * *
Солнце уже здорово припекало, когда, не без труда одолев солидный подъем, измученные вконец ребята выбрались на плоский участок довольно высокой кручи. Путешественникам показалось, что какое-то время можно отдохнуть от преодоления преград, так как они находились на абсолютно плоской и довольно широкой равнине. Но это им только показалось, ибо уже через несколько минут они стояли на краю глубоченного ущелья, которое тянулось и влево и вправо на сколько видит глаз.
Они двинулись было вдоль ущелья в одну сторону, затем в другую, но злополучный голос и тут не дал им покоя:
– Не туда! Не туда!
– Да этот “Не туда!” нам вздохнуть не дает! – запричитал петух. – Ну ладно, раз мы где-то проползли или проплыли – Бог с ним! Но здесь-то как?
Обезьянка нервно металась вдоль ущелья, петуха трясло, а у крокодила пропало все его ехидство. Все понимали, что не зря остались на краю хоть и неширокого, но очень глубокого ущелья, которое им придется преодолевать.
– Сделаем так, – сказал Боб. – Я достаю из волшебной сумки длинную веревку, петух берет в клюв один конец и перелетает на другую сторону. Потом взлетает на одно из вот этих трех деревьев и обматывает концом веревки толстую ветку. Мы здесь веревку натянем и по ней переберется обезьянка, которая срубит дерево…
Договорить Бобке не пришлось.
– Я что тебе – гуси-лебеди? Я что тебе – ковер-самолет? – просто неистовствовал петух. – Я бедная несчастная птица, не способная оторваться от земли. Все, на что я способен – это стать добычей Сеньки-крокодила, когда у него сведет желудок от голода. И вообще, я в детстве имел перелом руки, поэтому правое крыло у меня не работает. – И петух показал, как безвольно волочится по земле его правое крыло, которое пять минут тому назад так надежно ему служило.
– Петька, брось дурака валять! Или ты просто сдрейфил? Да тут метров пять – не больше! Мы тебя подкинем, и тебе вовсе не придется ничего делать! Да тут перепрыгнуть – раз плюнуть!
– Ах, раз плюнуть? Вот и плюйте, или там прыгайте, а курица – не птица!
– Да брось ты его уговаривать! – сказал львенок. – Я перепрыгну.
– А толку что? Ты же на эти гладкие деревья не заберешься! – ответил Боб.
– Вы зря к Петьке пристали, – нервно обронила обезьянка. – Даже если он и полетит, я все равно никуда по веревке не полезу. Во-первых, я не настоящая обезьяна, а во-вторых, у меня с детства голова кружится от высоты, да и руки мои совсем ослабли. Так что я – наотрез!..
– Ну что ж, – как-то обреченно сказал Боб, и на большее у него слов не нашлось.
Воцарилась тишина. Но вот заговорил Бегемотик:
– Ну что с них возьмешь? Они герои только за обедом. Но выход, я думаю, есть. Хоть и придется попотеть. Тебе, Бобка, придется с Левушкой спуститься назад, вон к тем деревьям. Ты доставай из сумки веревку, на одном конце сделай большую петлю и надень ее на меня. Второй конец будете привязывать к срубленным деревьям, а я их буду вытаскивать сюда. Потом мы их перебросим через ущелье и ты их свяжешь.
Так и пришлось поступить. Бобка с львенком снова спустились с горы, Боб достал из волшебной сумки топор и принялся подрубать сосну. Львенок навалился на подрубленное дерево, и оно рухнуло. А когда к упавшей сосне привязали веревку, бегемотик там, наверху, как трактор, затащил дерево. И так повторялось раза четыре или пять. А когда срубленные деревья удалось перебросить через ущелье, Бобка стал связывать их друг с другом, благо, в волшебной сумке веревки было сколько угодно. Пока шла работа, крокодил, обезьянка и петух неуклюже суетились, делая озабоченный вид, будто они помогают. А когда мост был готов, молча перебрались вместе со всеми на другую сторону ущелья.
* * *
Отдохнув и подкрепившись всеё из той же волшебной сумки, ребята двинулись дальше. Вскоре ровное плато кончилось и наши путешественники подошли к его краю. Перед ними лежал новый спуск, а там, вдали, виднелась довольно пересеченная местность с оврагами и небольшим лесом. В общем, путь еще предстоял не из легких.
И тут с крокодилом произошло что-то невероятное: он вдруг стал каким-то плоским, как будто из него выпустили воздух и очень напоминал широкую зеленую крокодилью шкуру, из которой вынули тело. Он даже не подавал никаких признаков жизни.
– Что это с ним? – спросил Бобка.
– А кто его знает! – ответил бегемотик. – Но мы, как я понимаю, ничем ему не поможем. Поэтому, перекиньте его через меня, уложите поудобней, и я его понесу. А там посмотрим, может и очухается.
Так и сделали. И поехал бездыханный крокодил у бегемотика на спине. Не успели одолеть и половины спуска, как вдруг захромала обезьянка. Захромала и запричитала о том, как у нее ножка болит. В конце концов, она удобно устроилась на спине львенка. А что до петуха – то он давно сидел на плече у Бобки. Вот так и разделилась наша компания на пешеходов и наездников. Она одолела спуск, овраги, лес и прочие преграды, которые поджидали на пути. Менялся пейзаж, но не менялось положение – одни везли, другие ехали. И уставшим Бобу, львенку и бегемотику казалось, что конца их пути не будет. Именно в это время на горизонте появились очертания города. И вот тут снова произошли чудесные превращения. Крокодил вдруг ожил, снова наполнился воздухом, соскользнул со спины бегемотика и, проявляя невиданную прыть, стал своими лапами активно подгребать под себя дорогу. За ним просто невозможно было поспевать! Но на этом чудесные превращения не окончились. У обезьянки тоже вдруг перестала болеть нога и она пустилась вдогонку за крокодилом, и уж петух дал волю и ногам и крыльям. Он то бежал, и довольно недурно, а то пролетал по несколько метров и ни в чем не уступал двум предыдущим. В общем, эта троица поначалу оставила далеко позади остальных. Но близость цели подхлестнула и их, придала новых сил, поэтому вся команда оказалась в цирке одновременно. Когда ребята ворвались в комнатенку дяди Гриши, то первым желанием было поскорее глянуться в зеркало. Они даже не обратили внимание на дремавшего в кресле старого клоуна. И вот они стоят перед заветным зеркалом и каждый с надеждой желает увидеть там только одно – себя. Но там, кроме Боба – только краснощекий сдобный Богданчик и белокурый крепыш Левушка. Остальных зеркало не отразило. И стояла неловкая тишина…
– Все ясно! – выдавил из себя Сенька-крокодил и резко развернулся к двери.
– Ты куда? – испуганно спросила обезьянка.
– Куда, куда! Да все туда же! Не подметать же всю жизнь землю собственным животом!
– И мы с тобой! – как-то вместе воскликнули петух и обезьянка.
– Валяйте! – сказал крокодил и, обращаясь к обезьянке добавил: – Захвати волшебную сумку.
И неудачники двинулись к выходу. Ребята вышли их провожать, а вместе с ними вышел и клоун Гриша, с которым никто так и не успел поздороваться.
– Счастливо, пацаны! Удачи вам! – Крикнул вдогонку уходящим Бобка.
Но они даже не оглянулись.
– Оставь их, Бобка, – сказал Гриша, – им нелегко сейчас, но они должны пройти эту дорогу и пусть идут. А вы, ребята, ступайте домой. Небось, соскучились по родным-то? И не забывайте старого клоуна. Приходите в цирк. Ступайте!
– До свидания, дядя Гриша! Мы вас не забудем.
И мальчишки со всех ног пустились по домам.
Бобка летел, как стрела. Он очень соскучился по папе с мамой. И еще ему очень хотелось совсем немножко, ну, самую капельку, похвастать о своих замечательных приключениях перед одной знакомой девочкой.
ШКОЛА ПРИЯТНОГО ВРЕМЯПРЕПРОВОЖДЕНИЯСегодня, как впрочем и всегда, у Петьки
Чикина было отличное настроение, хотя именно сегодня оно могло бы быть и похуже – ведь его поведение будут разбирать на пионерском сборе “6А” класса. Но Митьку такое событие не могло привести в уныние. И это понятно: Митька Чикин, задира и дразнила, баламут и выдумщик, был намного сильнее всех в классе. Его увесистые оплеухи были лучшим средством от любой критики. Вот и сегодня мало кто отважится поддержать Зинку – его главную врагиню и председателя пионерского отряда. Митька, довольный собой, огляделся в зеркале, взбил чуб и выскочил из дому.
Огромный двор его многоквартирного дома кипел детворой, Митька сначала мастерски выдал по подзатыльнику двум подвернувшимся под руку мальчишкам, чтоб уважали. Те покорно приняли ежедневную порцию Митькиного внимания. Затем он царственной поступью прошелся по дворцам и крепостям, которые возводили в песочнице малыши и, продолжая стирать с лица земли творения юных зодчих, крикнул Вовке из соседнего подъезда:
– Эй, рыжий, который конопатый, поди сюда! Отвечай, зачем деда лопатой угрохал?
Этой шутке, наверное, не одна сотня лет, но и сегодня ее не забыли, чтобы досаждать тем, у кого рыжие волосы и нос в конопушках.
А Митька завершал свою дразнилку еще и смачным щелчком по конопатому носу. И когда у Вовки выступали слезы, говорил:
– Чего на меня обижаешься? На родителей обижайся.
Митька знал толк в делах наследственности. У него было горячее желание щелкнуть рыжего еще разок, но тут его внимание переключилось на другого мальчишку, который на свою беду заикался и Митьке доставляли истинное удовольствие беседы с ним:
– Ну-ка, быстренько, а то я тороплюсь, скажи: “Карл у Клары украл кораллы”.
Мальчишка поспешил увернуться, но Митька уже крепко держал его за ворот:
– Чего слюни пускаешь? Жалко, что ли, для хорошего человека скороговорку продекламировать? Эх ты, подделка природы! Логопед по тебе соскучился.
Митька был крупным специалистом в делах исправления дикции.
Неизвестно, чем бы закончилась эта задушевная беседа, но Митька вспомнил про пионерский сбор и хотел уже было выскочить со двора на улицу. Но тут он увидал, что наконец запустили новые качели. Ну разве мог Митька – крупный специалист по качелям – пройти мимо такого события? Он растолкал жаждущую публику, взобрался на качели и повелел:
– Слушай мою команду! Дружно, все разом, не жалея сил и старания!
Публика покорно приступила к делу и Митька взлетел над толпой.
Читатель может возмутиться: мол, что это такое? Неужели Митьке все сходит с рук? Нет, почему же?! Кто рассказывает сказки, тот и делает с ее героями все, что захочет. Сейчас мы его накажем. Пожалуйста!
Митька, гордый от своих подвигов, утратил бдительность и на очередном взлете качелей не удержался и вылетел, как из катапульты. Подхваченный порывом ветра, он, как торпеда, понесся, естественно, за тридевять земель в неизвестном направлении.
– Ну и ситуация, – огорченно подумал Митька на лету, – мало того, что разбиться можно, так еще в классе подумают, что Митька Чикин сдрейфил перед какой-то Зинкой, будь она даже не председателем пионерского отряда, а самим господом богом! Этого Митька перенести не мог. Такой позор – не для Митьки. Лучше разбиться насмерть.
Но случись такое – и не было бы сказки… Именно в это время порыв ветра начал ослабевать и все кончилось тем, что Митька, живой и невредимый, улетев за тридевять земель, оказался на ногах перед каким-то зданием, на фронтоне которого красовалась огромная надпись: “Школа приятного времяпрепровождения”.
От Митькиных огорчений не осталось и следа. Какие могут быть огорчения, если он сейчас войдет туда, где его ждут сплошные удовольствия, о чем и гласит эта замечательная надпись!
Не успел он подняться по широким ступеням, как дверь сама распахнулась перед ним, приглашая войти. Эта дверь была необычной толщины и вся окована железом.
– Как в крепости! – подумал Митька и вошел.
Дверь сама затворилась. Митька, ради интереса, попробовал ее отворить, но где там!
– Ну и плевать! – решил Митька. – Зачем уходить оттуда, где тебя ждет приятное времяпрепровождение. Здесь не жалко остаться хоть на всю жизнь.
И он двинулся навстречу удовольствиям, которые его ожидали.
Все здесь было знакомым, как в обычной школе. Длинный коридор с бесконечным рядом дверей. Но зато на этих дверях вместо примелькавшихся “5А”, “6Б” или там “Кабинет химии” красовались таблички с замечательными надписями: “Комната шуток и развлечений”, “Комната приятного аппетита”, кабинет “Спокойной ночи, малыши” и много других интересных названий. Только одно из них как-то не вязалось с остальными: “Комната дураков”! Прочитав эту надпись, Митька подумал:
– Должны же где-то собирать недоумков и дебилов. Вот для них, наверное, и организован этот кабинет, чтобы они не мешали остальным получать удовольствие.
Митька шел по коридору, разглядывал таблички, пытался вообразить, какие удовольствия сулит та или другая надпись, но никак не решался войти в одну из дверей, пока не очутился в самом конце коридора. Здесь последняя табличка гласила: “Класс братской взаимовыручки и дружеской критики”.
– Ну что ж, – решил Митька, – отсюда и начнем.
Его никто и никогда дружески не критиковал и он понятия не имел об этом. Но зато от слов “братский” и “дружеский” веяло чем-то надежным. И он, открыв дверь, переступил порог класса. С этого момента события разворачивались так стремительно, что потом, уже через много времени, Митька с трудом вспоминал детали случившегося с ним.
Класс как класс. За партами ученики внешне ничем не отличались от ребят Митькиной школы. От самой двери до противоположной стены тянулась высокая кафедра и там, в конце, сидел учитель.
Когда Митька вошел, этот учитель молниеносно протянул руку и, хотя между ним и Митькой было шагов десять – не меньше, схватил его за шиворот. По мере того, как учитель тащил Митьку к себе, эта рука сокращалась, пока не стала нормальной.
– Ага! – учитель не говорил, а попросту вопил. – Опоздавший?! К доске! Пиши! 7х7! Решай!
– Что решать? – затравленно думал Митька. – Ведь такое наизусть знает любой первоклашка.
Он тупо посмотрел на учителя, затем на класс.
И тут со всех сторон начали дружно подсказывать. Подсказки были какие-то липкие, назойливые. Они впивались в уши, лезли в мозг. Отделаться от них было невозможно. Митька впал в какое-то обалдение. Он стал лихорадочно писать на доске какую-то белиберду, сам удивляясь тому, что делает. Митька выводил формулы с иксами и игреками, делал хитроумные вычисления. И так продолжалось до тех пор, пока на огромной доске почти уже не оставалось места, и завершил свою работу невообразимой абракадаброй.
Класс дружно взорвался визгом и гоготом. Ученики свистели и улюлюкали. Творилось что-то невообразимое. А учитель даже и не пытался никого утихомирить. И лишь воспользовавшись короткой паузой, обратился к классу, указывая на Митьку:
– Болван?
– Болван! Болван! – с неистовым весельем верещал класс.
И тут понеслось:
– Дурак!
– Телега!
– Дубина!
– Недоумок!
– Балда!
– Дебил!
– Бревно!
И еще много другой “дружеской” критики.
Оргия достигла своей вершины. Митька заметил, что кое-кто начал налаживать рогатки. Он понял, что сейчас ему и вовсе несдобровать и, впервые в жизни, бежал с “поля боя”.
В коридоре Митька озирался, как затравленный зверь, еще толком не понимая, что же с ним все-таки произошло. Ведь здесь его ждали сплошные удовольствия!
Нет, тут что-то не так! Явно какое-то недоразумение! Наверное, он сам в чем-то поступил неправильно.
Митька вяло брел по коридору, постепенно успокаиваясь. На глаза попалась табличка “Комната смеха”. Он сразу представил себе комнату, полную кривых зеркал, где они с друзьями хохотали до упаду.
– Пойду, посмеюсь, – решил Митька, – смех, как утверждает журнал “Здоровье” – лучшее лекарство.
И вошел. Но в комнате, где должны были висеть зеркала, вообще ничего не было, если не считать группы мальчишек и девчонок, которые быстро окружили Митьку.
– Ну, наконец-то! – дружно завопили они при виде Митьки. – А то смеяться уже не над кем!
И начали корчить рожи, тыкать в Митьку пальцами и хохотать каким-то неестественным, истеричным смехом.
– Ну и рожа! – кричал один.
– Вот это будка! – визжал другой.
– Давно такой морды не видывала! – подвизгивала девчонка.
И это его, Митьку, симпатягу, а может, и красавца, который нравится всем девчонкам, даже Зинке – председателю отряда? Ну, нет! Сейчас он вздует кого-нибудь из этих кривляк! Но в это время вся орава накинулась на Чикина.
Его то щекотали, то пощипывали и очень ловко увертывались от Митькиных оплеух. Когда он начал икать от щекотки, его повалили на пол и образовали на нем свалку. Чудом удалось вырваться Митьке из-под груды тел и он пополз к двери. А его насмешники так увлеклись своей забавой, что и не заметили Митькиного исчезновения и их куча мала продолжала кипеть и визжать от восторга.
В коридоре, еле живой, Митька долго сидел на полу, прислонившись к стенке и медленно приходил в себя.
– Чертова школа! Сплошное надувательство! Обманывают несовершеннолетних!
Митька начал подозревать, что его крупно надули. Здесь был явный подвох во всем, что его окружало.
– Нет, хватит испытывать судьбу! Нужно выбираться отсюда.
Чикин устало искал глазами выход, но дверь, в которую он вошел, исчезла.
Митька, пошатываясь, брел мимо табличек, которые сулили ему новые приключения, и равнодушно смотрел на них.
Все! Теперь на мякине его не проведешь! Ученый! Вот – нацарапали: “Комната приятного аппетита”. Войдешь, а там, небось, отравят какой-нибудь гадостью или кошку дохлую заставят съесть. А здесь – в “Кабинете дураков” – наверняка вообще живьем поджаривают.
Да, наш Митька помудрел, постарел, теперь он выглядел, минимум, как ученик седьмого класса. Читая таблички, он почти разгадывал действительный смысл надписей. Например, читаем: “Живой уголок” – ясно: либо в клетку посадят, либо намордник напялят и на цепь. Или: “Кабинет юных техников” – тут уж наверняка электрическим током пытать будут или вообще, гвоздями к стенке прибьют. Или вот: “Кабинет уважаемых людей”. Тут Митька задумался: “Может, это учительская? Тогда стоит зайти и спросить, чему они тут детей учат?”
Он толкнул дверь, вошел и не сразу рассмотрел что творится в этом, так называемом кабинете, ибо от табачного дыма стоял сплошной туман. Комната напоминала скорее всего предбанник туалета, как в Митькиной школе. Посредине стояло несколько верзил с сигаретами в зубах. Были здесь и ребята помладше, они жались к стенам, пытаясь проскользнуть незамеченными. Удавалось это далеко не каждому. Митьку заметили сразу.
– Мужик, – сказал Чикину один верзила, – подруливай сюда, окажи уважение старшим.
Митька не очень понимал, чего от него хотят, и продолжал стоять как вкопанный.
– Товарищ не понимает, – сказал другой верзила, – и наша задача ему разъяснить.
Митьку схватили поперек туловища, запрокинули вниз головой и стали потряхивать. Все Митькино имущество посыпалось на пол: и перочинный ножик, и красочный брелок, и две старые монеты, и значки, и целый набор гильз, и многое другое, что обычно хранится в карманах любого мальчишки. Когда об пол звякнула последняя железка, его поставили на ноги. Чикина шатало и подташнивало.
– Прости, старик, не обижайся и не жалей ни о чем. Считай, что ты отдал долг уважения старшим товарищам. На, потяни! – и один из верзил сунул Митьке в рот зажеванный окурок. Митька брезгливо сплюнул окурок на пол. Ему было совсем плохо. Еле выбравшись за дверь, он улегся на подоконник, пытаясь справиться с непроходящей тошнотой. Потом он тихонько заскулил и даже начал подвывать от бессилия. Но вдруг на Митьку нашла злость: он – крепыш и буян, задира и дразнила, он – Митька Чикин – и в таком дурацком положении? Ну, нет!
И чем больше он злился, тем больше хотел излить здесь на ком-нибудь свою злость.
Теперь Митька брел по коридору в поисках жертвы своего справедливого гнева. Промелькнул “Кабинет дураков”.
– Нет, это не для меня! Не мстить же убогим, которые там, за дверью!
Промелькнуло еще несколько надписей и вдруг попалась совсем обычная: “Спортзал”.
– Вот! Это то, что нужно! Уж здесь Митька – силач и спортсмен, покажет кое-кому, где раки зимуют!
Митька Чикин, помудревший и постаревший, выглядевший теперь минимум, как ученик седьмого класса, Митька, которого на мякине не проведешь – и нате вам! – снова влип в историю.
В спортзале его мгновенно окружили здоровенные парни. Лица у всех были веселые и даже радостные. Они приветливо смотрели на Чикина и он уж было начал успокаиваться. Один парень сказал:
– Ну, наконец появился мячик! Занятия волейбольной секции можно начинать!
До Митьки еще не совсем дошел смысл этих слов, а парни уже встали в круг и начали его швырять от одного к другому. Митька летал по кругу и ему никак не удавалось вырваться. Темп игры все нарастал и Чикин, уже совершенно безвольный, совершал свои перелеты. Потом игра начала затухать – то ли парни устали, то ли им надоело, и обессилевший Митька подумал, что сейчас его оставят в покое. Но кто-то сказал:
– А не перейти ли нам на баскетбол?
Митька с ужасом понял, что сейчас его будут швырять в баскетбольную корзину. Из последних сил он вырвался из круга и бросился наутек. Все бросились за ним. Митька бежал и чувствовал, что сейчас он упадет и больше не поднимется. Надежды на спасение не было. Но когда Чикин пролетал мимо “Кабинета дураков”, дверь вдруг отворилась и чья-то рука втащила его в комнату.
Почти теряя сознание, Митька подумал:
– Ну что ж, здесь мне самое место, видать, я окончательно свихнулся. Но только что же сотворят со мной дураки, если нормальные довели почти до помешательства? Наверняка, будут поджаривать.
Но ему уже было все равно. Он устало прижался к стенке, плотно закрыл глаза и совершенно безвольно приготовился к очередной и, может быть, самой коварной пытке.
А вот дальше-то ничего и не было. Никто его не трогал. В комнате стояла полная тишина и казалось, что здесь вообще никого нет.
– Кто-то все же втащил меня сюда! – подумал Митька и открыл глаза.
Он находился в небольшой, приятно освещенной комнате. Мебели здесь не было никакой кроме большого и, наверное, очень удобного кресла, рядом с которым стояла очень красивая женщина и внимательно смотрела на Митьку. Казалось, что ее взгляд пронизывает насквозь, но вместе с тем глаза были добрые, как у мамы.
Митька не верил здесь уже ничему, даже доброму, как у мамы, взгляду.
– А где же дураки? – зло спросил он. – Скоро, что ли, начнут пытать?
– Успокойся, Митя, никто тебя здесь не тронет. В этот кабинет давно не заходят люди. Я много лет безуспешно жду, чтобы хоть один мальчишка заглянул сюда. Ведь я – фея размышлений – и когда-то мой кабинет был самым любимым в этой школе. И все здесь было по-другому: и ребята – как ребята, и школа – как школа. Но однажды злой волшебник заколдовал здесь всех и они стали равнодушными и жестокими. Никому из них теперь неведомы ни жалость, ни пощада, ни дружба, ни товарищество. А бывший кабинет размышлений теперь окрестили “Кабинетом дураков”. И вот живу я в одиночестве и все жду, – ведь чары волшебства не вечны и они потеряют свою силу и все встанет на свои места с того мгновения, как кто-нибудь войдет сюда. Ты не в счет – я сама затащила тебя. А чтобы колдовство потеряло свою власть, нужно, чтобы кто-нибудь пришел добровольно.
Митька чувствовал, что слова феи проникают в самую душу и, наконец, поверил ей. Он хотел сказать фее ободряющие слова, но вместо них лишь жалобно проскулил:
– Я хочу домой, к маме, хочу в свою школу. Но как мне выбраться отсюда?
– Сядь в кресло, закрой глаза и попробуй понять, что с тобой произошло. Не похожи ли эти ребята на тебя, каким ты иногда бываешь? И как только ты поймешь, в чем отличие добра от зла, то чары этого дома тут же потеряют свою власть над тобой и ты снова окажешься там, откуда явился.
Митька уселся в кресло, закрыл глаза и стал очень-очень думать. Он думал долго, очень многое понял, но все равно - думал, думал, думал... А потом заснул.
Разбудил его голос Зинки – председателя отряда:
– Мы должны строго, по-пионерски, наказать Чикина за его поведение!
Митька не сразу даже понял, что снова находится в своем классе, на своей любимой парте, на пионерском сборе, где разбирают его поведение. Но когда он понял, что все на месте, бурный восторг закипел в нем с невероятной силой: “Нужно на радостях отмочить что-нибудь такое, такое…”
Сейчас он отмочит такой номер, что Зинка просто лишится дара речи до самого конца сбора. Митька заерзал, лихорадочно придумывая, что бы сотворить, но тут его взгляд остановился на классной доске. Она почему-то светилась, как экран телевизора. Потом на ней стали появляться какие-то контуры, и вдруг появилась сама фея размышлений. Она смотрела на Митьку своими прекрасными глазами и в них был укор.
Митька сразу сник. Потом, как загипнотизированный, пошел к доске. Там он повернулся лицом к классу и замер. В нем зарождались какие-то незнакомые ранее чувства, но он не мог их выразить словами. Он молчал. Он думал. И класс молчал, предвкушая, что что-то будет – ведь Митька сейчас отмочит такое, такое!..
И тут Митька заговорил. Класс оторопело смотрел на него, не понимая, что происходит. Митька Чикин – горлопан и дразнила, задира и вообще, нарушитель всякого спокойствия – говорил тихим голосом, будто вспоминая каждое слово. И что говорил! Митькины ли это слова?
– Я – дурак! Я – первобытный человек! Но сегодня я себя спрашиваю: “Разве некрасивые люди или там косые, хромые и конопатые, заики или очкарики виноваты в том, что у них имеются физические недостатки? Разве хотят они быть заиками или хромыми? Ведь это их беда, их боль! И может, не будь на свете дразнил, которые все время напоминают им об их беде, они бы ее не замечали? Вот если бы каждый дразнила побывал на месте того, кого он обидел!..”
Митька хотел добавить еще что-то, но он почувствовал себя так, будто взобрался на очень высокую гору и ему не хватает воздуха. Он медленно пошел на свое место.
В классе стояла гробовая тишина, никто не проронил ни слова, но в каждом кипели страсти: “Ну, Митька, ну, возмутитель спокойствия! От него всего можно ожидать, но чтобы такое!..” – И класс молчал.
А Митька, словно вырвавшись из оцепенения, снова вылетел к доске, поднял свой увесистый кулак и запальчиво произнес:
– Все! Отныне и навсегда! Если услышу или узнаю, что кто-нибудь дразнится или обижает слабого…
Митька замолчал, но все недосказанное заменил авторитетный жест его кулака.
– Все! – поставил Митька точку и сел на место.
Когда он снова поднял глаза на классную доску, то увидел, что фея по-прежнему смотрит на него. Смотрит так, словно говорит:
– Ну, а кулаками-то зачем размахивать? Смотрит строго, но все равно, глаза у нее добрые, как у мамы.
РЕКА СУДЬБЫЕсть на земле необыкновенная река.
Врать не стану – сам не видал. Но от верных людей точно знаю: есть такая река и называют ее люди: “Река Судьбы”. И течет она с Севера на Юг через всю Землю, от холодных морей аж до теплого океана. Сбегаются слабые ручейки вместе в один большой ручей. Плутает он где-то по лесам да среди гор, собирает по дороге себе подобных, сливаются они воедино и вырываются на простор одной большой полноводной рекой. И мчит она к теплому океану. А там… Ну, разве уследишь, где в океане чья вода? Сейчас на берегах реки вовсю кипит жизнь – местечка безлюдного не отыщешь. Правда, нынешние обитатели берегов и не знают: откуда пошло такое название у реки – “Река Судьбы”. А назвали ее так в те очень давние времена, когда ее берега еще были пустынными и смелые люди искали здесь свое счастье. Добирался, бывало, отважный человек к ее истокам, отыскивал ручей поглубже да пошире, спускал туда лодчёонку, сам укладывался на дно – глаза в небо, и-и-и…
В общем, только одному Богу известно, почему: один с полверсты проплывал, второй до середины дотягивал, а третьего, вообще, в океан уносило. Про тех, кто до океана добирался, здесь разговору нет – они как в воду канули. Может, кто погиб, а кто среди народа чужого судьбу нашел. Этого нам не ведомо.
А вот тот, чью лодку к берегу прибивало, выходил на сушу, ставил дом, хозяйство налаживал, поле засевал, да семьей обзаводился. Так и стали появляться на обоих берегах: где село, где город, а то и целая страна.
В общем, находили здесь люди свою судьбу. Отсюда и название такое – “Река Судьбы”.
Много всякого тут было за сотни, а может и тысячи лет. Но одна очень давняя история до сих пор кочует из уст в уста, из поколенья в поколенье.
В одном из самых красивых мест, там, где река разлилась точно море, жил очень красивый народ, что мужчины, что женщины – один к одному. Собой хороши и сами красоту любили. А потому и трудились на ту красоту не покладая рук. Что ни дом – дворец, что ни сад – диво! А уж поля, а уж рощи! Все возделано, все ухожено с уменьем да с любовью. Не знали эти люди праздности и лени, оттого и жили в большом достатке. Детей красивых рожали, воспитывали их в добре, в почитании к старшим, да в любви к земле своей.
И надо же, чтоб именно здесь, среди этих красивых людей, у одной молодой пары родилось дитя, которое и дитеём-то человеческим не назовешь. Головка маленькая, туловище несуразное: в плечах узкое, к животу – как барабан. Ручки коротенькие, а ноги и ногами не назовешь – лапищи. Рот аж за уши заходит. Ну, ни дитеё человеческое, а натуральный дракончик. Правда, глаза в пол-лица огромные, предобрые да ласковые.
Бедным родителям, конечно, жутко. Ведь чем больше ребенок подрастал, тем все больше становился похожим на дракончика. А такое разве ж долго в секрете продержишь? И покатился шепоток среди людей, а там уже и ропот поднялся и дошел до Совета старейшин, который всем здесь управлял. В него люди избрали самых мудрых, да справедливых, доверяли ему, и решение Совета было законом для всех, и никто, никогда этих законов нарушать не смел.
И призвали старейшины на свой Совет молодых родителей с их малышом. Чего уж тут долго рассказывать – все налицо. Глянули с одной стороны, с другой – ну, дракон, и все тут! Хоть глазищи добрейшие, мордашка – сплошная улыбка, а все равно – дракон, как ни крути.
Долго совещались, долго ломали головы и, наконец, объявили молодым свое нелегкое решение:
– Как ни больно, как ни трудно, решение наше такое: не можем мы это дитеё оставить в нашем народе, но и погубить его рука не поднимается. Пускай за нас все решит Река Судьбы. Посадим вашего малыша в добротную лодку, спустим ее на воду выше по течению. Если прибьет лодку к нашим берегам – знать Судьба. Будем всем миром думать, как такого ребенка растить. Но если пронесет ее дальше – значит так Богу угодно.
Молодые родители глаза проглядели, ожидая, когда с верховья появится лодка. Дракон не дракон, а все же своя кровиночка. Болит сердце. Хоть и подчинились решению старейшин, а надежда теплится. Вот и ждут. И дождались. Бежит лодка по быстрине, еще и ветерок ее подгоняет. Вот уж совсем близко. Малышу все в диво – сидит улыбается. Завидел родителей и лапками затрепыхал. А они, сердешные, лодку гипнотизируют. И показалось, что она притормозила и даже носом развернулась на них. Да где там? Течение быстрое, да ровное, пронесло лодку мимо и превратилась она вскоре в маленькую точку. Потом и вовсе пропала.
Не буду теребить вам душу тем, как родители горевали. Лучше понесемся за нашим героем.
Река в этих местах в самую ширь вошла. А уж течение – ветру не угнаться. Так что несло лодку не один день и не два. Далеко унесло, далеко. И на который там день прибило ее к берегу – не важно. Ткнулась она носом в песок и затихла, как уставшая рыба.
Выбрался Дракончик на сушу и потопал в деревушку, что была в двух шагах от берега. А вот и люди – кто чем занят. Один в огороде лениво копается, другой изгородь сонно чинит, третьи, вообще, на завалинках расселись, да семечки грызут.
Дракончик, по простоте душевной, то к одним, то к другим – во весь рот улыбка. А они на него – ноль внимания. Казалось бы: удивитесь, люди, ведь невидаль какая – живой дракончик! А они – ноль внимания.
И так они вовсе не потому, что дракончиков каждый день видывали, а потому, что попал он в деревушку, где жили странные, по нашему разумению, люди. Нет, нет – они не были злыми или там жадными. Просто были они все ленивыми и равнодушными. Никому из них ни до кого дела не было. Чужую боль да беду к сердцу не допускали. Работали спустя рукава, лишь бы на пропитание хватало и ладно. Красоту не понимали, птиц не слушали, зарю не встречали. Жили неумытые, да неухоженные. Каждый сам по себе и до других дела нет. И никакой самой-распресамой диковинкой их не удивишь. А уж чтоб обласкать чужое дитя, пригреть его – речи не могло быть. Зла не делают, но и добра не жди.
Вот и мотался Дракончик неприкаянным среди этих людей. Никто его не гнал, но и привечать не собирался. А он, бедолага, ел кое-как, спал где ночь застанет, но от людей не уходил. И рос не по дням, а по часам. Живот – как барабан, все еды просит. Вот и стал Дракончик потихоньку таскать все, где что плохо лежит. До курочек с гусочками добрался, а там и до поросят. Без родительской-то ласки, да без родительского глазу, да среди равнодушных людей, да с вечно голодным пузом, как тут не озвереть? Все черствее и черствее становилось его доброе сердце. Его добрющие глаза все чаще стали посвечивать злым огоньком. А время идет. Ростом он уже раза в два больше любого мужика. А силища-то… И чтоб такую силищу прокормить, уже поросеночка мало. Люди и оглянуться не успели – уж никакой живности во всей округе днем с огнем не сыскать. А дракончик уже не Дракончик, а матерый Драконище, громадный и злой. А вот когда крылья пробились да окрепли – тут и всей деревне конец пришел.
В общем, чего долго рассказывать? Совсем немного времени прошло, а в деревне живой души не осталось – всех поел. Даже тех, кто убежать смог, в дороге настигал и все тут. А когда есть стало нечего, он все дома порушил и затоптал.
Взлетел над мертвой деревней и кружит, и кружит. Что дальше делать – не знает. Ведь никто его ничему не учил. А губить чужое, да рушить построенное – тут ума большого не нужно, наука не хитрая. Вот он и кружит, сам не зная зачем. Все под ним просто вымерло. Если и осталась где поблизости зверушка какая или пичуга – все попряталось по гнездам да по норкам и дрожит…
Летал Дракон кругами, летал. И, вдруг, то ли по наитию, то ли еще по какой причине, развернулся к реке, долетел до середины, покружил чуток и полетел вверх по течению. Почему вверх, а не вниз – одному Богу известно.
Летел, летел, ну и, понятное дело, оказался над родными краями. Да только не дано ему знать о том, ведь совсем крохой был, когда его с родителями разлучили. А если бы знал, то сейчас это мало бы что значило. Так заматерел, такой злобой душа клокочет, что нет на свете силы, ту злобу унять. Сейчас для него главное, чтобы сытому быть, а все остальное – трын-трава! И родич ты, не родич, только попадись…
Видит Дракон внизу: народу полно, а уж прочей живности видимо-невидимо. Высмотрел стадо, схватил бычка покрупнее и давай утробу свою ненасытную тешить. И с этого дня началось…
Людям и гадать не надо, что за беда на них свалилась. Сразу поняли, откуда Дракон взялся. А откуда ему еще взяться, если во всей округе отроду никто о драконах даже не слыхивал. Не водилось здесь такой напасти. Так что ясное дело – это свой, тут рожденный, которого они по реке от себя подальше сплавили.
Долго ли, коротко ли, а извел Дракон всю живность и стал за людьми охотиться. Особенно девушки ему нравились. Налетал, как молния, быстро и неожиданно. Хвать человека и…
И стал чахнуть цветущий край. Недосуг людям дома строить, урожай собирать. Все живое попряталось, носа не высовывает и лишь по ночам выходят жители из своих домов. А ночью много ли дел наделаешь? Но жить-то надо. Да и с Драконом пора что-то делать. Ведь всех по одиночке передушит.
И собрались старейшие да мудрейшие на свой Совет. Ворочают умами могучими, а придумать ничего не могут. Уж больно силен да кровожаден Дракон. И поди усмири его, когда он на крыльях. Одну ночь думают, другую, третью. И решили, наконец, собрать мастеровой народ, умельцев всяких – может придумают, как Дракона сразить. Кто капкан хитрый предлагает, кто еще какую премудрость. Да только ясно всем, что Дракона так просто не возьмешь. И тут встал старый каменотес – Мастер от Бога, голова – золото, руки – чудо:
– Я знаю, как извести Дракона, – сказал он, – только говорить о том вслух до времени не буду. Однако прошу выполнять все, что я буду требовать. И все, чтобы до поры до времени было в строжайшем секрете. А для начала соберите всех каменотесов со всеми ихними инструментами, да еды недели на три. И уйдем мы с ними, куда – не скажу. Придеёт время – дам о себе знать. Однако обещаю: Дракона усмирю! Вот мое верное слово!
Многие про себя поудивлялись, как, мол, каменотес с Драконом воевать будет? Да только все очень уважали старого Мастера и поэтому вслух никто своих сомнений не высказал.
А каменотесы собрались и канули в ночи. Что? Куда? Никому не ведомо. Секрет. Только вас я томить не стану. Увел Мастер своих товарищей в заповедное место – Долину Радости. А называлось оно так потому, что здесь люди всегда отмечали самые большие праздники. Место и в самом деле сказочное. Посреди девственного леса огромная-преогромная поляна. Вся в цветах, да в травах луговых. От одного аромата взлететь хочется. А на одном краю этой поляны, вообще, диво дивное – самая настоящая скала. Откуда она только здесь, на равнине, взялась, где ни гор, ни холмов даже – иди догадайся. Но уж больно все это выглядело необычно, просто сказочно. Скала не такая уж чтоб огромная, но, по нынешним временам, с десятиэтажный дом будет – это уж точно. И шириной она во всю поляну – метров, эдак, пятьдесят. Вот такая она – Долина Радости.
Да только не радоваться пришли на этот раз сюда люди. А предстояло им тяжелая и изнурительная работа. И сказал Мастер каменотесам:
– Не время сейчас для праздных разговоров и разъяснений. Потом все поймете. А сейчас сразу же за дело. Нам надо торопиться, ведь каждый день в лапах Дракона погибает живая душа. А сделать нам предстоит вот что: мы должны превратить ту сторону скалы, что обращена к поляне, в самое настоящее преогромное зеркало. Все! За работу!
Расставил Мастер людей. Определил каждому задание и застучали молотки. Люди работали не разгибаясь, лишь с коротким отдыхом на сон.
Нужно ли говорить, что работа у каменотесов не сахар. Это тебе не масло на хлеб намазывать, а гранит долбить и шлифовать, и пыли по самую макушку. Не зря говорят: “Твердый как гранит”. А тут еще не плита какая-то, а целая скала. И работать приходится, где с лесов, а где и вовсе на весу, канатами привязанному. Но, когда за дело взялись мастера, все кажется легко и красиво. И, вроде, не гранит это вовсе, а так…
Не будем время тянуть. День ото дня скала все ровнее делалась и глаже. Люди с ног валились, но дело продвигалось прямо на глазах. И пришел день, когда скала “исчезла”. Огромное зеркало отражало в себе поляну и небо. И непосвященный глаз ни за что не понял бы, что перед ним не поляна, а ее отражение. Каменотесы, довольные, сами дивились на свою работу, но в толк не могли взять, какое она имеет отношение к Дракону? А Мастер только лукаво ухмылялся и приговаривал:
– Скоро все узнаете, дайте только срок. А пока есть еще одно дело: вот здесь, перед самым зеркалом нужно сделать потайное укрытие, куда бы мгновенно могли бы спрятаться человек двадцать.
Когда укрытие было готово и вход в него хорошо замаскирован, Мастер сказал:
– Шабаш! Поклон вам низкий, люди добрые, за ваш великий труд! Даст Бог – вскорости плоды этого труда избавят нас от нежданной беды и в Долине Радости мы устроим небывалый праздник. И не серчайте, что опять не скажу, для чего мы все это делаем. Еще не время. Скоро все узнаете. А пока ступайте домой, передайте старейшинам, пусть пришлют сюда музыкантов искусных, да самых красивых девушек-танцовщиц. И пусть пошлют к Дракону смелого человека, который будто бы хочет завести с ним дружбу и в знак этой “дружбы” укажет ему, где находится долина Радости и, что там мол, развлекаются самые красивые девушки. И держите все это, до поры до времени, от людей в секрете. Ну, с Богом! Счастливый вам дороги!
Когда в Долину Радости явились музыканты и танцовщицы, мастер стал им объяснять:
– Музыканты будут играть в укрытии. А вы, девушки, будете танцевать и веселиться вот на этой площадке, недалеко от входа в укрытие. Все делать по моей команде. Сюда скоро прилетит Дракон. Пока он будет летать – вы танцуйте. Начнет садиться – скрывайтесь в укрытии. И так всякий раз: он в воздух – вы на площадку и танцуйте, он на площадку – вы в укрытие.
Дракон не заставил себя долго ждать. “Наживка” сработала и он помчался полакомиться красивыми девушками. Подлетая к долине Радости он увидел живописнейшее место, хотя вряд ли обратил на это внимание. На небольшой площадке танцевала и резвилась целая дюжина прелестнейших и “вкуснейших” созданий. Девушек просто трясло от страха, но они из всех сил старались изображать радость и веселье. Все кругом было безлюдно и спокойно. Дракон стал опускаться. Когда он сел на площадку, на его физиономии отразилось полное недоумение: девушки куда-то исчезли. Где ему было понять, что в зеркале отражается он сам.
Оправившись немного от неожиданной встречи. Дракон гаркнул так, что пригнулись все цветы на поляне:
– Ты кто?
– Ты кто? – ответило эхо.
– Я тебя спрашиваю?
– Я тебя спрашиваю!
Тут рассвирепевший Дракон от слов решил перейти к делу и со страшной силой нанес своему “противнику” удар хвостом. И Долина Радости огласилась таким диким ревом, что казалось – сейчас небо упадет на землю. Дракон крутился и визжал oт боли. Но, видать, и его “сопернику” тоже досталось. И тот “вертелся” и “визжал” не меньше. Когда боль чуть-чуть унялась, Дракон взревел еще громче:
– Ну, сейчас ты у меня получишь! И он взлетел в небо и стал кружить, готовясь к схватке с “врагом”. “Кружил” и его “противник”. Тут Дракон выбрал удачную точку для атаки и начал сближаться со своим отражением и обрушил на него всю свою ярость. Удар об зеркало был такой силы, что Дракон рухнул на землю и полдня валялся бездыханным. Спрятавшиеся в укрытии музыканты и танцовщицы сидели в оцепенении и ждали, что же будет дальше. А старый Мастер внимательно следил за каждым движением Дракона. Вот он пошевелился, попытался передними лапами приподнять свое тело. Это получилось не сразу. Но постепенно он стал приходить в себя. Когда он уселся уже довольно устойчиво, глянул в зеркало, то вновь увидел своего “врага”, правда, тоже изрядно помятого. Разглядывая эту незавидную картину, он спросил:
– Что, схлопотал?
– Что, схлопотал? – ехидно передразнило эхо.
– Ах, ты! – Злость снова стала закипать в нем, придавая ему новые силы. Крылья оторвали его от земли и он вновь увидел сверху, как на лужайке резвятся и танцуют девушки, а над ними кружит его недобитый “враг”. Дракон понял, что тот просто так девушек ему не отдаст. Но и сам уступать он не собирался. Добыча будет его, чего бы ему это ни стоило. Он взмыл так высоко, что с земли казался маленькой точкой. И оттуда, из-под самых облаков, стремительно ринулся на своего “обидчика”. Рассекаемый воздух свистел с такой силой, что непонятно, как выдержали уши у самого Дракона. Но, ослепленный злобой и жаждой добычи, он не чувствовал ничего. Он только видел одно – как стремительно летит ему навстречу его “враг”.
Такого удара не выдержало бы ничто живое. Даже на гранитном зеркале появились трещины. А ведь Дракон был из живой плоти. И она не вынесла этого сокрушительного столкновения со скалой. На землю рухнуло уже бездыханное тело.
Весть об этом быстро долетела до исстрадавшихся людей. Они стали постепенно стекаться в Долину Радости. Благодарили Мастера, каменотесов, девушек-танцовщиц и музыкантов за их труд и храбрость. Люди избавились от беды и, казалось бы, пришел праздник, но почему-то веселье не приходило. Причин было много: и загубленные души, и разлаженная жизнь. Победа была с примесью горечи – ведь беды шли от их собственной кровиночки и убили они эту кровиночку своими же руками. Не отдай они тогда дитя своей земли в чужие руки, глядишь, ничего бы этого и не было. Тут есть над чем подумать.
|
|
|
|
|
|||
|
|
|||
